Дмитрий Тростников - Прямой эфир

Впрочем, в этом случае Стасу уже не хотелось знать правду. Как не было и желания видеть бывшего президента, бывшего канала «Орион».

– Марк выкрутился по-своему, но для людей с «Ориона» это ничего не изменило, – пояснил Стас. – Ты ведь уже слышал – местного вещания нет, людей увольняют. Техперсонал, может быть, оставят. А журналисты «Новостей», операторы, монтажеры – все сокращены. Мне Светка Иванкова звонила, говорит, когда расчет заплатят – неизвестно…

– А ты сам, Стас, не боишься, что за эти месяцы врагов-то немало нажил? – поинтересовался Баир Касумов.

Андреев только покачал головой. Канал «Орион» умер. Дальше может быть только его коммерческая эксгумации. Собственная репутация испорчена информационной войной – дальше некуда. Для руководителей телеканалов он – журналист, способный подставить собственное начальство. Для власти – неприятный диссидент. Любимую женщину тоже потерял. Что еще не потеряно? От чего прятаться? И по голове его уже били. Даже, если действительно пристукнут где-нибудь в подъезде – безнадежно опоздают, потому что он уже все успел. Все уже было.

Они с минуту помолчали. Разговор сошел на нет.

– Какой-то ты вялый, – посетовал Баир. – Приступай-ка, прямо сейчас. Там этого московского прокурора на смотрины привезли. Начались консультации с фракциями законодательного собрания. Водят по нашему «белому дому», чтобы дяденьку хоть в лицо узнали, и проголосовали дружно, когда президент его внесет. Через час этот тип дает брифинг. Может, съездишь, полюбопытствуешь да отпишешься для нас? – спросил замредактора, невзначай протягивая Стасу старенький, видавший виды диктофон.

– Хорошо, съезжу, – согласился Стас.

На улице на редкость мягкий зимний день. После недавних лютых морозов пришла сильная оттепель. В сыром воздухе неспешно оседали крупные хлопья сырого снега. Он чистым слоем покрыл копившуюся неделями городскую грязь, поэтому день казался светлым, а не пасмурным.

Можно, конечно, работать в газете и потихоньку поглядывать по сторонам, не появится ли какого-нибудь телепроекта. Но почему-то Стасу ужасно не хотелось соглашаться работать в газете. Если сейчас он осядет в этой «тихой заводи» – возврата назад уже не получится. Это значило согласиться на забвение. Признать, что твое время на телевидении навсегда истекло.

По коридору «белого дома» спешили сразу несколько журналистов. Перед дверью «предбанника», где должен был состояться брифинг, их встречали незнакомые представители новой, явно московской пресс-службы. Энергичная дама решала: в каком порядке журналисты будут задавать свои вопросы, и отбраковывала те из них, которые нельзя спрашивать у будущего губернатора.

– Ба! Это же Митрич! Какими судьбами?! – оператор Валера обрушился на Андреева с объятиями.

На Валере была форменная куртка с буквами ГТРК. Немного смущаясь, оператор рассказал, как после развала «Ориона» начал работать на государственном телевидении, куда его звали давно. А еще поделился грустной новостью, что в больнице скончался Генс Шестаков.

– Умер, так и не придя в себя, – вполголоса рассказывал подробности Валера. – Самый скандальный журналист города. А умер тихо и незаметно, не оставив после себя никакого следа.

– Не прав ты, Валера. Самый скандальный – я, – поправил Стас. – Теперь уже однозначно.

– Извини, Митрич! – разулыбался Валера. – Конечно, ты самый скандальный! – Журналист с ГТРК уже настойчиво маячил оператору, что надо кончать посторонний разговор и быстрее разворачивать камеру.

К столу, заставленному частоколом разномастных микрофонов, вышел аккуратно причесанный чиновник, лет пятидесяти, лицо которого было совершенно незнакомо местным журналистам. Это ему на ближайшие годы будет доверено управлять областью. Невзрачный чиновник удивлял только полным контрастом с мощной харизмой и сединой статного «деда».

Поставив диктофон поближе к говорящему, чтобы звук надежно записался, Стас незаметно занял место в углу. Все вопросы, которые позволено задать кандидату в губернаторы, и без помощи Стаса Андреева зададут коллеги. Он давно не был в «предбаннике» и отмечал произошедшие здесь изменения. Вдоль стены появился длинный ряд стеллажей. И вот там, плохо различимая на фоне темно-зеленых корешков папок, видимо, привезенная каким-нибудь обитателем «белого дома» из турпоездки, стояла небольшая статуэтка египетской кошки. Гордо выгнув изящную спинку, тревожно вздернув острые треугольнички ушек. Татуировку такой же кошки, летом наколол на плечо Насте худосочный мастер в подвальном салоне.