Анна Назаренко - За хорошую плату и крупицу надежды

Сельма хмыкнула, дернув рассеченной шрамом губой. "Закрыт", куда там… бракоразводный процесс и раздел совместно нажитого мотали ей нервы похлеще недавней экспедиции в пустынные земли, после которой домой вернулись трое наемников из десяти, включая ее саму. В сразивший Экнара приступ порядочности женщине по-прежнему верилось слабо, но отрицать было бы глупо: лишние деньги ей бы сейчас пришлись весьма кстати.

– Допустим, я клюнула. И что же босс изволил пожелать?

– Девочку изволил. Угадай с одного раза, для чего.

Сельма поджала губы и гадливо скривилась. О наклонностях Маброха она знала не понаслышке: доводилось пару раз пригонять ему хорошеньких девчонок из пустынных земель и Старого города. Там легче всего набрать живой товар: зачастую достаточно было зайти в первое попавшееся селение и предложить старосте сотню-другую литтаров. По городским меркам – смешная сумма, но целое состояние для тех, кого жизнь заставила поселиться на землях, разоренных войной и брошенных государством на произвол судьбы.

Из всех заданий, когда-либо ей поручавшихся, эти Сельме были наиболее противны. Она бы и слова против не сказала, интересуйся Маброх взрослыми девушками: невелик грех – подложить под его тощее тельце девку с пустоши, которой и так дорога либо в рабство, либо в такую вольную жизнь, что уж лучше удавиться. Вот только совершеннолетние рабыни господина Маброха не возбуждали: ему все юных подавай, не потасканных.

Мерзость. Но привычная мерзость. Не этот раз первый, не этот последний, а деньги хорошо помогали от фантомных болей совести.

– Сколько лет должно быть девочке, и сколько собирается заплатить босс?

– Три тысячи гарантированно, а если симпатяшку сможешь подобрать, то есть вариант сторговаться до пяти.

– Что-то больно щедро. В чем подвох?

– В возрасте. Наш старый козел вконец охерел, Сельм. Ему теперь девчушку от десяти до тринадцати подавай, и ни годом старше. "Для коллекции", говорит.

Нет, мерзость в этот раз все-таки не привычная, а исключительная.

– Надо было с этого начинать, Экнар, – процедила Сельма, борясь с подкатившей к горлу тошнотой. Она еще могла, сморщив нос, таскать боссу пятнадцатилетних девиц, но десятилеток? От одной мысли мутит. – Считаешь меня настолько отбитой? Я женщина, если не забыл. Материнский инстинкт, все такое.

– Слушай, мое дело предложить, – примирительно вскинул руки Экнар. – Не хочешь – не берись, кто-нибудь менее чистоплюистый работу сделает. Но вообще, Сельм, какого ты тут классную даму из школы для благородных девиц строишь? Тебе за ту экспедицию в два раза меньше заплатили, а тут такие деньги, можно сказать, на дороге валяются. И ты еще нос морщишь, что они в дерьме чуть-чуть измазались!

Как приличной женщине, Сельме полагалось бы сейчас встать и гордо удалиться. Одна только загвоздка: к приличным женщинам она себя перестала причислять еще в те годы, когда воевала в наемничьем полку во вторую тайерскую кампанию. Моральные принципы еще пару раз агонизирующе дрыгнули ножкой и затихли, снова впадая в кому.

На сумму в три тысячи можно безбедно жить месяц-полтора. Пять стоила нахальная адвокатская рожа без единого проигранного дела на репутации. Повязать мелкую оборванку в Старом городе – дело нескольких часов, плюс еще два-три на дорогу, если накладок не выйдет. Задачка – плюнуть и растереть. А что с душком, так то не ново.

– Я подумаю. Дашь мне фору в пару дней? Или уже успел разболтать всем желающим?

Экнар расплылся в широкой улыбке, сверкнув новыми, но уже слегка пожелтевшими от курения зубными имплантами.

– Сельм, обижаешь. Ради тебя, да сотни за две…

Сельма запустила руку в поясную сумку и сунула Экнару под нос две сотенные купюры.

– Да подавись.

– Знал, что ты не устоишь.

– Я же сказала: мне надо подумать.

Улыбка Экнара стала еще скабрезнее.

– Вот я и говорю, что не устоишь.

* * *

Рынок сегодня гудел громче обычного. Народу на нем всегда собиралось немало – как-никак, единственное место на много километров окрест, где можно что-нибудь купить, продать или обменять, – но в этот раз давка была такая, что Тамика даже не видела прилавков за чужими спинами и головами. Несколько раз ее сильно толкали, и не падала она лишь потому, что натыкалась на чье-нибудь плечо, грудь или бок. Взрослые либо не замечали маленькую девочку, либо отгоняли от себя грубыми толчками или затрещинами: не из злобности, а потому, что дети часто лазили по чужим карманам, пользуясь маленьким ростом и проворством. Тамика тоже иногда так делала, чтобы не возвращаться к Миллите с пустыми руками, но без необходимости не воровала: если маленьких "щипачей" ловили, то дубасили крепко, без скидок на возраст.