Дмитрий Анашкин - Сборник фантастических рассказов

Кнехт был из поволжских немцев и сильно натерпелся от коммунистов. Еще маленьким он был отправлен работать на рудники. Погодные условия – жуть; да что там, несколько лет его вообще не красили! Он был весь изъеден ржавчиной и солью. Казалось, жизнь была окончена, и его уже никто не возьмет даже на запчасти. Но, к счастью, его переставили на рыбацкий траулер, и он верой и правдой прослужил еще два десятка лет. Потом он попал на эту баржу. Как он здесь очутился, Кнехт туманно умалчивал, но тем для разговора хватало и без того.

Возвращалась Русалка лишь за полночь, когда Гера уже спал. Встречались они снова только наутро, и затем к вечеру она опять уходила на работу. Гера не ревновал, хотя подначивал часто.

Обычно она собиралась на работу долго, меняя наряд за нарядом. Платья она надевала под водой, периодически всплывая, чтоб посоветоваться с Герой. Тому льстило внимание, и он благожелательно обсуждал.

– Русик, ты сегодня опять это жабо… Там что, дельфины приплывают? Ты для кого так наряжаешься? – спрашивал он с многозначительным видом. – Будь скромнее, не мельтеши, знай себе цену.

– Да что ты… – краснела Русалка; – мне, кроме тебя, никто не нужен… – Хотя по интонациям, да что там, и так Гера знал, что Русалке нравится быть в центре внимания и не обижался.

Она уплывала на очередной прием, а Гера снова оставался один. Вскоре он начал разговаривать и с другими предметами. Особенно часто он беседовал с двумя: первым был уже упомянутый Кнехт. Вторым оказался буй, к которому была пришвартована баржа. Буй звали Банкой. Да, в этом было некоторое противоречие родов, примерно как в слове «человек», примененном к женскому имени; но, видимо, настолько же естественным это было и в данном случае. В первый же момент Гера смешался.

Он сидел на борту, поглядывая на уплывающую Русалку и раздумывая, что бы поделать. Вдруг где-то в море, недалеко от баржи, он услышал бормотание: «…но, поскольку исповедовать чистый дарвинизм – это малореально, существуют великолепные разновидности мистического атеизма, такие как дзен, Дао, друиды и еще много всяких эстетских философских культов, дающие инструментарий познания жизни…»

Гера напрягся. За время жизни на судне он приучился разговаривать даже с пробкой от бутылки; однако все предметы его общения были на судне. Вне его – была только одна Русалка. Он все же прислушался и через некоторое время определил источник голоса – разговаривал поплавок (Гера был не силен в морских терминах), к которому была прикреплена баржа. Он был довольно большого размера, выкрашенный в яркие красно-белые полосы. Ко дну залива он был, видимо, прикреплен якорем.

– Ты кто? – с тех пор, как Гера научился разговаривать с предметами, он усвоил и определенную манеру ведения речи: с ними нужно было быть предельно конкретными и не растекаться по паркету. Субординация и соблюдение этикета волновали их постольку, поскольку. Однажды Гера пытался поспорить со сливной ручкой унитаза на тему «кто среди них главней – ручка или унитаз» – но безрезультатно. На все его резоны о том, что ручка – это часть конструкции в бачке унитаза, поступали возражения вроде: «это унитаз – приложение к ручке; ее незначительная часть, которой ручка время от времени позволяет слить из себя воду». Каждый предмет считал себя на барже самым главным. Если не находилось аргументации, считалось, что это так «по определению».

– Я – Банка! – неожиданно громко и напористо ответил буек.

– Так ты тоже говорящая? Ммм… – Гера несколько терялся в определениях. – Ммм… Говорящая банка? А меня зовут Гера.

– Сам ты говорящая Гера! – Внезапно обиделся предмет. – Я мужчина! – Последнее прозвучало нелепо. "Говорящая мужчина Банка" – подумал Гера, но от комментариев воздержался, ожидая дальнейшего развития событий. Ссориться с поплавком в его планы не входило.

– Я предмет мужского рода, имею в виду. – Продолжал предмет. – А Банка, – это морской термин.

– Ну, извини, – Гера был настроен миролюбиво. Он таки недопонял, как предмет мужского рода может иметь женское название, но решил не вдаваться в детали.

– А Вы, я слышал, склоняетесь к даосизму? – он перевел разговор в более мирное русло.

– Даосизм вещь замечательная, – бурно прореагировал Банка. – Гениальная штука, но если мерить его неким градусником, то он чуть холоднее Дзена. Дзен невероятно витиеват, он предлагает тысячу ходов и вариантов осмысления этого мира, и только. Даосизм холоднее, ибо многозначителен!