Дмитрий Ахметшин - Патриот

На голове у него шухер: такие кудри никогда не поддаются расчёске. К третьему курсу Паша отрастит себе дреды и будет стягивать весь этот лес резинкой, сейчас же отросшие вихры падают на глаза, на переносицу, колыхаются за ушами. Сам хилый, с тонкой цыплячьей шеей, но из-за своей причёски, правильных черт лица и пронзительных зелёных глаз смахивает на юного киногероя. Этакого бунтаря.

Они вдвоём составили команду пиарщиков. Хасанову предполагалось махать флагом, а Паше, у которого дикция была получше, – зачитывать речёвки.

«Вот тебе и работа с людьми», – думает Ислам, комкая в руках листовки. Сейчас пройдёт очередной прохожий, лысоватый мужчина с седыми висками и надвинутой на усталые глаза кепкой, волоча за собой портфель, и… Ислам снова спрячет листовки в карман, а Паша бросит очередную свою в урну. За всё время их бригада раздала восемь листовок, и наверняка они будут не единственными, феерически недовыполнившими план.

Паша предложил выкрикивать в мегафон матерные частушки и даже полез через свой коммуникатор скачивать их из интернета. Ислам предложил взять в ларьке клюквенной настойки и петь песни из «Дня Выборов». Через мегафон должно получиться очень внушительно. Немного посмеялись, но в конце концов скисли и занялись делом, позволяя себе иногда отвлекаться на проходящих девушек. Паша носился за ними, размахивая красным мегафоном, и за три часа набрал восемь телефончиков.

В таком темпе ползла мимо неделя, ворочая своё громоздкое тело – с кирпичной текстурой и косо наклеенными плакатами. Мишу тоже привлекли к «общественно полезным» работам, и он не был намерен с этим мириться. Всё, что он думает, лезет из него грязными, кусачими, как дворовые щенки, потрёпанные собачьей жизнью, словами.

– Вот же сволочи, – говорит он.

Ислам с Пашей уже отработали своё время сегодня, и Миха является их сменить – хмурый, как никогда.

– Должны ли мы вообще их раздавать – вот в чём вопрос, – замечает Ислам. – Здесь есть какие-нибудь нарушения. По-любому есть.

– Да мне по барабану, должны или не должны. Я не хочу.

– В том и дело, что всем по барабану. Понимаешь, если бы каждый увалень вроде тебя знал свои права, не стеснялся за них бороться и тыкать в них носом любого, кто захочет его куда-то на халяву припахать, наверху было бы куда меньше всяких уродов.

– Можешь спустить свои философские наезды в толчок, – беззлобно огрызается Миша. – Сам-то чё по утрам мёрзнешь, как шалава продажная, раз такой умный?

– Я не умный. В том-то и дело. Был бы я умным, я бы знал, где нас надули.

Миша методично скатывает стопку листовок в трубочку, чиркает зажигалкой. Глянцевая бумага горит плохо, чадит, рисуя в воздухе струйками чёрного дыма.

Яно повезло: он слёг с температурой, взял больничный и улетел на родину. А когда вернулся, был потрясён произошедшей с городом переменой.

Везде на улицах плакаты с обрюзгшими лицами, с громкими лозунгами и фамилиями под цвет российского флага. Обращались эти лица к народу, обращались в рты, кричащие с каждого столба, с каждой остановки. Ими, как обоями, заклеивалась сверху донизу любая ровная поверхность. На фасаде университета появилась надпись: «Федоевский – Победитель!»

Ислам наблюдал за людьми. Привычно и очень вяло ругали власть, а на плакаты смотрели обычно. Смотрели – и равнодушно отворачивались. Как на мусор, набросанный возле урны. Город расцвёл цветами российского триколора, красным КПССовским, пестрил медведями. Яно всё больше впадал в недоумение, от чего его акцент всплывал на поверхность, как большая черепаха:

– Что это, Ислам?

– Выборы.

– Они что, друг друга рекламируют?

– Пиарят. Это называется – пиар. Пиарасты.

– А, в Европе тоже есть пиар. Там вот эти вот, – он ткнул в плакат, – выступают по телевизору. Называется «дебаты».

– У нас по ящику показывают и не такое. И знаешь, что тебе скажу? Хорошо, что у нас нет телевизора.

В принципе, ящик ящиком. Он для того и создан. Не хочешь видеть очередную намасленную лысину – выключи и иди спать. Или читать книжку. Но когда видишь вот это на каждом углу – поневоле поднимается раздражение.

Ислам собирает его в плевок и отправляет под ноги.

– Неужели вашим людям это нравится? – допытывается Яно.

– Не очень. Да что там. Спроси любого – и каждый тебе ответит, что он уже не помнит большую часть этих морд. А тем, кого помнит, – не верит. Совсем не нравится.

– А почему никто ничего не делает?