Павел Троицкий: Русские на Афоне. XIX-XX век

Что касается русского монашества, то отшельничество не укладывается в рамки, ограничивающие ныне жизнь черноризцев. Представить себе инока ушедшего в пустыню по ревности, а не по указанию Синода или епархиального архиерея невозможно. Нужны благословения или разрешения. Впрочем, уже в 19 веке между афонскими иноками и церковными властями в России возникает множество недоумений. Часто люди из простого сословия приезжали на Афон как паломники и оставались там навсегда. Естественно, для этого не требовалось ничего кроме собственного желания послужить Богу да согласия игумена или старца. Это «своеволие» не могло не вызывать возмущения церковных чиновников, и часто у афонских монахов возникали проблемы с поездками на Родину. Иеромонахи, чаще всего, не принимались в сущем сане.

Раньше на территории, принадлежащей Пантелеймонову монастырю, было множество келий, и в них жило много отшельников. Около монастыря было тринадцать только известных келий. Кроме того, был целый скит Новая Фиваида, созданный специально для русских отшельников, неспособных платить греческим монастырям дань за проживание на их территории. Надо отметить, что духовник русского монастыря иеросхимонах Иероним, уважал подвижников, проводящих достойно отшельническую жизнь и всемерно оказывал им помощь. Теперь же на территории русского монастыря практически нет отшельнических келий. Один монах живет в Старом Руссике, еще один в скиту Ксилургу 16 16 В последние годы после попытки греков занять этот скит количество монахов в нем возросло. . Но это больше напоминает службу сторожей, нежели отшельническую жизнь. Ведь нельзя же забросить целый монастырь и скит. Некоторые объяснят это недостатком монахов, ведь раньше в Пантелеймоновом монастыре жило 2000 монахов, в Андреевском скиту – 500. Но нет сомнения, что нашлось бы сейчас сотни две или более русских монахов, которые с радостью отправились бы спасаться на Афон. Надо сказать, что любому монаху было бы полезно пройти афонскую школу в течении хотя бы нескольких лет.

За более, чем десятилетие, многие послушники, прожив на Афоне 4-5 лет, уезжали обратно в Россию, потому что отчаивались стать когда-либо монахами. А ведь афонский устав предполагает только годичный «искус» для послушника. И уезжало за один раз по десятку человек, а то и более. Можно сказать, что это дело их духовных наставников, дело деликатное, и что не все они были готовы к принятию монашества. Но, скорее всего, эти послушники по тем или иным причинам пришлись в монастыре не ко двору. При наличии келий, особенно на территории других монастырей, пользующихся в соответствии с местной традицией духовной автономией, некоторые послушники вместо того, чтобы покидать Афон, оказались бы, под властью старцев в кельях, и возникла бы своеобразная оппозиция. Что, впрочем, сейчас в известной степени и происходит. Но есть и другие – духовные, а не административные причины исчезновения безмолвников.

В древности исихасты обвиняли преп. Афанасия в том, что он вносит суету, мирские попечения в жизнь Афона. Но общежитие предполагало строгое житие в послушании. А совместные усилия братства позволяли возводить прекрасные храмы, питать нищих и вести проповедническую деятельность. Идея преп. Афанасия реализовалась в полной мере в русском монастыре в дореволюционный период. «Афонские листки», «Душеполезный собеседник», труды преп. Феофана Затворника и другие книги выпускались издательством Пантелеймонова монастыря. Свято-Андреевский скит выпускал «Наставления и утешения святой веры христианской». Тысячи паломников могли помолиться на Афоне. Вот как пишет об афонском странноприимстве преосвященный Никанор, епископ Смоленский и Дорогобужский, посетивший Афон в конце 19 века: «После этой первой трапезы, справлялись другая, потом и третья. Так много приходит иноков-гостей питаться в монастырь св. Пантелеймона. Кроме того, многие невозбранно берут и с собою хлеб, запасаясь им на несколько дней или даже недель, так как некоторые пустынники стесняются приходить сюда часто и пользоваться русским хлебосольством безгранично». Было множество и подвижников, которые как уже говорилось, в большинстве своем неизвестны русскому человеку.

Но тогда уже наметилась тенденция весьма опасная, которая развилась в нашем современном монашестве до невероятных размеров. Так в своих письмах еще в прошлом веке Святогорец пишет: «Слово игумена принимается здесь за изъявление Господней воли, что бы он ни сказал, что бы не повелел делать – хорошо ли, не хорошо ли». Как просто: хорошо ли, не хорошо. А если это «не хорошо» явно противоречит воле Божьей, выраженной, к примеру, в заповедях Божьих? Как мы уже показали здесь, преступно подходить к послушанию механически, и приводился пример, когда истинное послушание Богу, – выполнять Его волю, а не волю игумена. Или дальше читаем: «Конечно, пост и в киновии великое дело, но – ко времени, а послушание, как говорится, выше не только поста, но и самой молитвы». Как может придти в голову противопоставить послушание молитве? Послушание как добродетель не может быть противопоставлено посту или молитве. В жизнеописании подвижника благочестия грека Зосимы выпущен следующий диалог с насельниками русского монастыря, хотя в других жизнеописаниях составители почти всегда приводят первоисточники полностью. «В противоположность такой жизни (прим. отшельнической) мы высказали ему, что наше монастырское житье большею частью состоит в том, что толчемся с утра до вечера в разных поделиях, едва успевая бывать на церковных богослужениях, и со своими немощами и потачками себе далеко отстали от подвижнической жизни. Старец говорил : «невозможно» так заниматься, если мы хотим быть духовными. Попеченье и постоянная деятельность делают нас телесными (вещественными, привязанными к временному). Довольно иметь 3 или 4 часа в сутки на занятия, а остальные должны быть посвящены Богу, потому что безмолвием и вниманием мы обретаем Бога». Это и может быть поставлено русскому монастырю в вину. Но в том Руссике эти слабости существовали в зародыше. Некоторые даже возмущались, что афонские монахи де лентяи. Невероятных размеров достигло увлечение трудом в ущерб молитве в нынешнем монастыре. Современные монахи едва не падают с ног от непосильных послушаний. Ведь до революции здесь спаслись тысячи, ныне же 30-40 монахов пытаются восстановить громадные здания 17 17 Этот материал написан еще до начала евроремонта на Афоне, начатого благодаря помощи объединенной Европы. , которые уже давно стали руинами. «А для кого это все восстанавливать?» – прозвучал вопрос одного современного насельника русского монастыря. Действительно, для кого, если умножение русской обители, по-видимому, ни в чьи планы не входит? Сделать большим музеем «европейского сообщества»? И к тому же эта «благородная» цель лишает монашеской жизни нынешних насельников монастыря. Один современный старец видел, «как сатана с высунутым языком обходил каливы скита и дразнил монахов: «Ха, ха, ха! Оставили монахи молитву и стали суетливыми, как миряне. Постоянно заняты работой…»» 18 18 Старец Паисий. Отцы-святогорцы и святогорские истории. Стр.139, Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2001 . Приведем еще пример несоразмерности этих послушаний. Когда в Пантелеймонов монастырь прибыл один уважаемый старец в надежде поселиться здесь, ему было дано такое послушание, от которого старец тут же слег с воспалением легких и, впоследствии, вынужден был покинуть монастырь. В результате в монастыре могут остаться только молодые, крепкие, жившие где-нибудь в сельской местности монахи. Но нельзя же таким образом создавать монастыри. Тот же преосвященный Никанор подчеркивал трудолюбие русских монахов: «У них 19 19 Прим. греков почти все получается из полумертвых капиталов и оброков, между тем, как здесь живым ключом бьет живая трудовая жизнь, а в ней и с ней вырабатывается и дух святаго подвижничества, чуждаго всякой неги и роскоши, которая нередко бывает в старых греческих обителях». Разумеется, труд необходим в монашеской жизни, но на первом месте в любой форме монашеской жизни стоит молитва. Иначе монастырь превращается в трудармию. А «послушание» в таком монастыре порождает и безразличие к святыне. И, конечно же, любой келиот или отшельник будет восприниматься как своеобразный диссидент или лентяй, отлынивающий от послушаний. Тут можно заметить, что упомянутый здесь старец и по удалении своем из монастыря подвергался различным притеснениям и гонениям.