Анатолий Росич - Вой

Однако теперь это чувство как бы повернулось другой стороной, оно уже было не траурное, не гибельное, а какое-то фатально-величественное. Было ощущение перемещенности – на ту, другую плоскость, которая прямо теперь ведет к таинственной последней черте, в отличие от первой, ступенчатой половины пути, которая состояла из ям и бугров, холмов и откосов, вершин и пропастей. И это чувство, которое часто в последнее время, как заклинившийся шлюз, останавливало обычное течение жизни, надлежало окончательно успокоить. Нет, не выбросить из головы, а спокойно, зрело, без сердечной дрожи отвести ему свое место.

«Итак, ты уже, считай, прошел свой маленький, бугристый, колдобистый отрезок мира, вселенной, вечности, делаешь, возможно, последние шаги по участку, именуемому земной твердью, – заговорил Грохов, как бы для объективности вслух. – Ты видишь шлагбаум, за которым непроглядная пустота, но который открыт для всех; и видишь весь тот жизненный ландшафт, по которому прошагал, промчался ли, проковылял или прополз. Как бы там ни было, как ни назови, но эта твердь, в основном, позади. Ты свое пространство преодолел, ты его увидел, узнал, прочувствовал, прощупал и согласился: да, оно пройдено, и возврата нет, и другого участка не будет. Но теперь ты видишь, что главное – не в видимом пространстве, а – во времени, почти невидимом. И никак ты не можешь, не хочешь уразуметь, что время твое – тоже осталось за спиной. Вот с этим согласиться – гораздо труднее…»

Он остановился возле бывшей площадки аттракционов, вместо которых из высокой, дичающей травы вздымались одни бетонные фундаменты, как памятники эпохи. Эпоха «металлистов» накрыла Дыбов около года назад. Тогда, приехав на родину, Сергей пришел в парк и не увидел там ни одного аттракциона – все они, от огромного колеса обзора до почти игрушечных детских качелек, были демонтированы и вывезены в неизвестном направлении. Вывезли все металлическое, до последнего болтика.

К тому времени в стране достигло апогея всенародное движение за превращение сначала цветного металла (меди и алюминия), а затем и черного – в драгоценный, за него в приемных пунктах давали «живые» деньги. В погоне за ним подбиралось, подчищалось, вырезалось и вырывалось все, что плохо лежало. И даже то, что, на чей-то взгляд, плохо висело, – люди влезали на столбы, обрезывали действующие электропровода, и уже никого не удивляла телевизионная картинка с висячим на высокой опоре человеческим телом, пойманным не милицией, а высоким напряжением.

«Итак, я умру, – вернулся он к своим размышлениям. – Я теперь уже точно знаю, что…»

«Нет, не дадут! Не то что умереть, но даже пофилософствовать на эту тему…» Его мысль прервал «Турецкий марш», тонко зазвучавший из заднего кармана брюк. Нельзя было не ответить на этот звонок, хотя бы потому, что звонили по единственной, оставшейся при нем мобилке. У него их было три. Уезжая в краткосрочный отпуск, два телефона отдал своим двум «шефам»: один – депутату Верховного Совета Украины Василию Теневскому, второй – депутату Государственной Думы России Алексею Потылицыну. Звонила Елена Лебедская, тоже народный депутат Украины, которая для Грохова в официальной обстановке была Еленой Сергеевной, а в неофициальной – Леночкой.

– Слушаю, Елена Сергеевна.

– Ты где, Сережа?

– О, я сейчас, Леночка (он понял, что раз она назвала его Сережей, а не Сергеем Владимировичем, значит, ей никто не мешает говорить), в таком месте…

– В каком это ты месте? Ну-ка, выкладывай.

– Я сейчас наедине с… – он нарочито растянул «с».

– Наедине с кем? – строго спросила депутат.

– С природой, – выдохнул Грохов. – Только с природой, которая глубоко сожалеет, что нет сейчас тебя здесь.

– Природа сожалеет?

– И я вместе с ней.

– Ты, правда, один, Сережа? – уже непритворно искренне спросила Лебедская.

– Правда, Леночка, святая правда. Я один. Нужно кое над чем подумать. А ты по какому-то делу?

– Просто давно тебя не видела…

– Скоро увидимся.

– Когда?

– Через несколько дней.

– Ну ладно… Думай, отдыхай. Набирайся сил, – сказала она не без намека.

– Обязательно наберусь. В нужный момент я всегда в силе, ты же знаешь. Рад был тебя слышать, твой голос лучше, чем пенье самой певчей птицы.

– Теперь я верю, что ты наедине с природой, раз такие сравнения находишь…

– И все же ты что-то хотела сообщить?

– Да, есть информация по твоему вопросу.

– Хорошо. Тогда постараюсь приехать пораньше!