В. Бирюк: Прыщ

«Я не херувим, но чту уголовный кодекс» — поэтому стараюсь в нём понимать. Но боярыня упорно пыталась капитализировать свои собственные познания в юриспруденции.

— А остальное-то?! Оно ж татями да душегубами у людей взятое!

— Всё может быть. Шишы ж речные. Только… А закличь на торгу был? А? Да и как человеку узнать вещь свою, когда она у меня в рогожку завёрнутая лежит? А на торг это майно не понесут. По крайней мере, здесь, в Твери. Или ты княжеских ярыжек на свой двор звать будешь? Так тебе с этого прибыли… бабушка надвое… А вот убыток… образуется точно.

В довольно обширной пустой и тёмной трапезной осталось четверо: мы с Радой и Резан со старухой-служанкой на другом конце стола. Рада судорожно пыталась придумать какой-то ход для спасения своего плана отнятия у меня товарных активов, нервно кусала губы, теребила какую-то блестящую ладанку у себя на груди.

Надо помочь женщине. Дать выйти из тупика «без потери лица». А то она упрётся, «понесёт по кочкам» как взбесившаяся кобыла. Просто сдуру, «назло», себе в ущерб.

— Дозволь глянуть. Экая занятная вещица.

Я наклонился к ней, разглядывая взятую в ладонь ладанку. Цепочка была довольно длинной, но боярыне пришлось наклониться ко мне навстречу. А я, перекинув цацку из одной руки в другую, и продолжая чуть-чуть тянуть к себе, просто малость провёл ладонью. Вправо и вниз. За отворот богатого летника. Туда, где из-под ткани одетых на ней рубах, чуть выступал крупный сосок.

— А-ах!

Чуть слышно. Мне в лицо. На том конце стола — слуги сидят. Но они видят только мою левую. Темновато, далековато. Хозяйка с гостем ведут добрую беседу. Без крика, без драки. Наклонились друг к другу, видать — приязненно разговаривают. Что у нас общение уже не только в акустике да мимике, но и в моторике с тактильностью….

Она рванулась, но цепочка держала в натяг. Резко накрыла своими ладонями мои. Но её же — сверху! И ничто не может мне помешать широко, ладонью охватить снизу её грудь, крепко, без дёрганий, уверенно, «как так и надо», сжать. «Ты — в руке моей». Чуть потянуть вверх и на себя. Не давая отшатнутся и заставляя выпрямиться. Пропуская через зажим между большим пальцем и ладонью всю эту… женскую прелесть. И, затягивая и усиливая прикосновение, вдруг сорваться. С самой вершинки.

Она смотрела на меня… удивлённо, чуть приоткрыв рот. Потом, когда я ей улыбнулся, на лице появилось возмущённое выражение, но начать ругаться не позволил:

— Боярыня Рада, знаю я об чём душа твоя печалуется — об бронях да об оружии для сына твоего Лазаря. Людишек-то набрать можно, а вот оружие им дать — неоткуда. А цены на все эти дела нынче стоят втрое, никакого серебра не напасёшься. У меня полный набор всякого от мужа Рыксы и его бойцов. Лазарю твоему — все заботы решило бы.

Намерение громко и зло обругать наглого недоросля, осмелившегося облапать, чуть ли не прилюдно «дёргать за сиськи» пожилую хозяйку дома, сменилось надеждой на получение желаемого:

— Да. Надобна вся эта… сброя воинская. Край надо. Вот я и толкую: отдай, что для боярской дружины. А я про… разбойничье майно не вспомню. А?

Слишком быстро для неё меняется ситуация, скачет её эмоциональное состояние. В начале, уверенная, что я испугаюсь показаний Рыксы, была деловита, энергична, уверена в себе. Когда провалился «план А» — она, хоть и смутилась и рассердилась, но не запаниковала. Предвидела, предусмотрела и вытащила «план Б». Вполне уверенно улыбалась мне: не шиш, который с ножом может кинуться — можно не бояться. А простой честный человек, чужак пришлый, против местной опытной боярыни, опирающейся на закон, на её подворье… не тянет.

Но я не испугался, сам продемонстрировал некоторые познания по теме. У неё возникли сомнения: закон мало знать, надо знать правоприменительную практику. А был ли закличь по вещам взятыми не клетными татями, а речными шишами? А во что станет разборка местных вирников моего майна на её дворе…?

В этот неустоявшийся ещё букет сомнений, туманных вариантов и исходов, вдруг пришедший на смену столь приятной уверенности, вклинилась нотка человеческих отношений. Ей вдруг напомнили, что она не только «хозяйствующий субъект», но и женщина. Способная нравится, вызывать чувства, привлекать мужское внимание.

Полгода вдовства, явно, не прошли для неё легко. Смерть мужа, с реальными или придуманными подробностями о «жаркой сударушке», с которой его сняли перед смертью, управление рассыпающимся хозяйством, юность сына, который ещё должен получить подтверждение своего статуса боярина после похода. А в поход-то надо ещё собрать — ей, бабе, собрать в поход боярскую дружину! Как не ошибиться-то?! А ведь сынок может с той ошибки и погибнуть… тогда… вотчину-то заберут. А меньших куда? Дочек-то скоро и замуж надо…