Андрей Валентинов - Преступившие

– Эй, сюда! Здесь раненый! Скорее!

От группы отделился офицер в маскхалате. Увидев Фрола, он растерянно произнес «ага» и достал из кармана индивидуальный пакет.

– Не надо, – буркнул дхар, вставая. – Носилки ищи, командир, – парень башкой ударился. Я сам доберусь.

Николай попытался было возразить, но волна боли вновь захлестнула его

– пришлось закусить губу, чтоб удержать крик. Офицер исчез, но через минуту вернулся вместе с несколькими добровольцами в штатском. Откуда-то появились носилки, и, пока Келюса укладывали на них, боль озверела, начав пульсировать так, что глаза застлала желтая пелена. Лунин услыхал, как Фрол отказывается ложиться на носилки, уверяя, что дойдет сам. Затем Николая подняли и понесли в противоположную от места боя сторону мимо неподвижно лежавшего у стены человека. Келюс скосил глаза и увидел парня в синей куртке. Несмотря на залитое кровью лицо, Лунин сразу узнал его. Похоже, эта ночь оказалась несчастливой для всех, кто охранял странную дверь на восьмом этаже Белого Дома.

Окончательно Николай пришел в себя в каком-то коридоре. Он лежал на матраце, рядом, тоже на матраце, сидел Фрол, левая рука которого висела на перевязи, а перед ним расположился старик в белом халате. Он неторопливо водил ладонями над плечом Фрола, что-то тихо приговаривая.

– «Экстрасенс», – решил Келюс, и ему стало интересно. Экстрасенсов он встречал часто, но в больницах сталкиваться с ними еще не приходилось. Лунин прислушался, но ничего не понял: старик говорил на совершенно непонятном языке. Николай, овладевший в университете джентльменским набором историка – английским, французским со словарем и латынью в избранных цитатах, – все же мог поручиться, что слова не принадлежали ни одному из европейских языков. И тут, к изумлению Келюса, Фрол ответил на том же наречии, засмеялся и начал что-то рассказывать. Слова казались чем-то знакомыми, но совершенно непонятными. Но услышав нечто вроде «дхар-ат гел асни гха», Лунин наконец, догадался:

– А, дхары всех стран! – произнес он, приподнимаясь и пытаясь сесть. Голова по-прежнему болела, но двигаться было все же можно.

– Наше вам мерси! – с достоинством ответствовал Фрол. Доктор – человек в халате был, без сомнения, доктором, – повернулся и с интересом взглянул на Николая.

Келюса подмывало спросить: «Доктор, доктор, я умру?», – но тут ему вновь стало худо. Пришлось опуститься на матрац, в голове пульсировала боль, к горлу подступила тошнота. Доктор сочувственно посмотрел на Лунина, покачал головой и медленно провел ладонью над его лицом. Николай ощутил, как боль сразу утихла и отступила. Он снова мог вздохнуть полной грудью.

– Ничего, воин Николай, – произнес старик, неспешно водя руками над его головой. – Сейчас пройдет…

Келюс хотел спросить, не сотрясение ли у него, но заколебался, не зная, как обращаться к старику. Доктор не походил на обычного врача из районной больницы – издерганного, с пустыми глазами. Лицо старика явно отличалось от физиономии замученного жизнью терапевта: большие, близко сидящие глаза почти не мигая смотрели из-под седых бровей, небольшая русая бородка была аккуратно подстрижена, а главное – в старике чувствовалось что-то особенное, иногда называемое «порода». «Эмигрант, что ли», – мельком подумал Лунин и как можно непринужденно произнес:

– Профессор, что у меня с э-э-э… черепушкой?

Старик улыбнулся, и Николай вдруг понял, что неизвестный врач очень стар, может даже старше его деда-большевика.

– Цел ваш сосуд скудельный. Однако же удар был преизряден, посему главою зря не вертите и в речах обильны не будьте. А профессором меня величать не по чину, да и мирское это. Зовите, ежели охота станет, Варфоломеем Кирилловичем… Лежите смирно, воин Николай, черепушка ваша покоя просит…

– Но мы победили? – Келюс разом вспомнил все случившееся за эти часы. Он так и не понял, кому задал свой вопрос, а потому не удивился, услыхав два ответа:

– Но пасаран, Француз! – Фрол показал правой – нераненой – рукой знак «V». – Отбились, язви в карету! Теперь не сунутся!

– Сила победила силу, – задумчиво произнес старик, отвечая то ли Лунину, то ли собственным мыслям. – И ко благу ли сие, покуда неведомо…

– Варфоломей Кириллович, вы что, толстовец? – поразился Келюс и даже привстал с матраца.

– Учение графа Толстого, воин Николай, – серьезно ответил старик, продолжая водить ладонями над лицом Лунина, – не сводится отнюдь к подставлению левой щеки вслед за правой. Оно глубоко и весьма нравственно. Однако же одобрить его не могу, ибо в основе оно нецерковно, а посему – неплодотворно. Что же касаемо победы, то тут воин Фроат прав. Сегодня все кончится. Во всяком случае – пока…