Александр Логинов: Феодал. Усобица

Пока сын переобувался, прямо во дворе, Игнат развернул отрез домотканой ткани, в которую мать заботливо завернула новый лисий малахай и рукавички на заячьем меху с замысловатыми узорами вышитыми руками любящей матери. По таким узорам, легко можно определить из какой деревни их владелец. Передав сыну обновы, Игнат аккуратно завернул старую шапку и рукавицы обратно в отрез и, спрятал сверток в санях в ворохе сена. Младшенький доносит.

— Дядьку свово не видал? — спросил Игнат, доставая из саней котомку с гостинцами для сына.

— Неа, как по осени уехал, так и не видали его более, — шмыгнув носом, ответил Савка забирая поклажу.

Старший брат Игната — Серафим, вот уже с добрый десяток лет живет при монастыре. Монашеский постриг Серафим не принял, но после тяжелого ранения, когда его, княжеского дружинника, едва живого, привезли в монастырь в надежде на исцеление, — остался жить в монастыре, помогая братии по хозяйству. В основном, обучая молодых монахов держать бердыш в руках и натаскивая молодежь сабельному бою. Дело обычное. Монастырь имел крепкое хозяйство и мог отстоять свое добро с оружием в руках. Желающие отнять добро у монастыря всегда находились. Слово божие не очень хорошая защита от алчных литовцев. Да и свои, русские люди не брезговали разбоем. Частенько приходилось слышать, что тати не гнушались пытать божьих людей со всей извращенной жестокостью лишь бы выведать, где спрятана церковная казна. Сколько их, таких мучеников сгинуло в безвестности — никто и не считал.

За ужином Игнатка успел толком выспросить у сына, как продвигается его учение. Отец и сын ушли со двора в тепло, в монастырскую поварню, где их досыта накормили гречневой кашей с квасом. Когда Савка, отложив в сторону ложку, стал рассказывать о своих успехах в учении, на бородатом, обветренном лице Игната проступила добрая отеческая улыбка. Так улыбаться мужчины могут только лишь став отцом и не иначе. Выслушав Савку, Игнат преисполнился чувством гордости за отрока, сам-то Игнат не грамотный, потому что был младшим в семье, а грамоте в основном обучали старших сыновей. Расставшись с сыном, крестьянин решил проведать свою лошадку и вышел во двор, в надежде получить разрешение поставить свою каурую в тепло. Он совсем было дошел до монастырской конюшни, когда тяжелые монастырские створки ворот распахнулись, и во двор, поднимая тучи снежной пыли, влетела кавалькада. Бросив коней у коновязи, воины, а прибывшие, сразу видно, были воинами, быстрым шагом поднялись на высокое крыльцо и скрылись за дубовыми дверями. Через несколько минут, двери отворились, и на крыльцо вышел дюжий мужик в новенькой черной рясе из «немецкого» сукна, в котором внимательный наблюдатель легко бы узнал одного из прибывших воинов. Он внимательным взглядом оглядел двор, фиксируя каждую мелочь и, быстро спустился по дубовым ступенькам высокого крыльца, направляясь в сторону Игната. Братья радушно обнялись после долгой разлуки.

— По здорову ли все? — первым делом спросил Серафим, крепко обнимая брата.

— Слава богу, все здоровы, — не заметно смахивая слезу, ответил Игнатка. — Ты сам-то как? Где пропадал? Почитай с лета не виделись, как не приеду — тебя все нет, а где ты есть — не сказывают.

— В Орду ездил, — шепнул на ухо брату Серафим.

— Неужто царя видел? — ахнул Игнат.

— Вот как тебя, — Серафим похлопал младшего брата по плечу, и увлек его за собой. — Пошли в тепло, там поговорим. Чуток времени у меня есть.

— Неужто, правда, царя видел? — продолжал удивляться Игнат, покачивая головой. — И каков он?

— Царь как царь: маленький, плюгавый, рожа сморщенная вся и бородавка на носу. Огромная, — смеясь отвечал старший брат, искоса наблюдая за реакцией Игната.

— Ты что? Крамольные слова говоришь! Царь все-таки… — не на шутку испугался Игнат, оглядываясь по сторонам — не услышал ли кто крамольные слова. Слава богу, никто не услышал, а крещеный татарин, топтавшийся неподалеку от них, не обращал внимания на братьев, занимаясь своими делами — вместе со своим холопом выгружал тяжелые мешки из саней.

— Ну, царь, — широко улыбаясь, сказал Серафим. — А завтра прогонят его. Будет в Орде другой царь.

— От ведь. Опять замятня? — опешил братан от столь ошеломляющей новости.

— Там кажный год замятня, — вновь засмеялся Серафим и вдруг разом посерьезнел. — Расскажи лучше как живете-можете, как мать, как жена, дети?

— Мать плоха очень. Помирать собирается, да все тебя дожидается. Уже не встает, с осени почитай, — озабоченно сказал Игнат, скидывая тяжелую шубу и усаживаясь на лавку. — Ты бы съездил домой, поклонился бы матери? Ведь десять зим уж не видел мать.