Валерий Пушков - Кто сеет ветер

Часа через два вернулся с работы Наль. Оцепенело застыв, моргая влажными веками, он наклонился к трупу отца и долго смотрел в любимое сморщенное лицо, не говоря ни слова. Но к Эрне он повернулся внешне спокойным, и только бледные губы смятенно вздрагивали.

— Вот и умер отец, — сказал он тихо и грустно. — Не дождался хороших дней…

С этого времени Наль стал все чаще встречаться туземными рабочими Тандьонг-Перака, великолепного сурабайского порта, через который шла главная линия ввоза и вывоза всей Индонезии. Иногда к Налю ходил поздно вечером мадур [3] Мадури — одно из племен Индонезии. Сутомо, игравший, по слухам, крупную роль в «Сарекат Каум Буру» — объединении независимых профсоюзов, перешедшем после разгрома этой организации правительством на нелегальную подпольную работу.

Наль продолжал упорно работать над самообразованием, не отставая от сестры даже в изучении иностранных языков. Японский, благодаря матери, оба они знали с детства и потом продолжали в нем совершенствоваться, считая наполовину родным. Увлечение революционными идеями побудило Наля еще до поступления сестры в институт заняться самостоятельным изучением русского языка, который сначала давался ему с огромным трудом. Русское отделение Эрна выбрала исключительно под влиянием брата. Прежде она собиралась специализироваться в английском языке, но Наль убедил ее поступить на русское отделение и занимался по тем же учебникам, что и она, пользуясь в трудных случаях ее помощью и советами.

После смерти Тана Сенузи, когда Ярцев переехал к ним на квартиру и стал ежедневно практиковаться с ними обоими на своем родном языке, читая им вслух советские газеты, беседуя о прочитанном и исправляя ошибки в произношении и в построении фраз, знания их настолько возросли, что Эрна, которая к этому времени уже бросила институт и поступила на службу, надеялась сдать за весь курс института экстерном и получить диплом переводчицы.

Ярцев сближался с ней день ото дня все больше и больше. Их объединяла любовь к искусству. Они могли часами беседовать о Мопассане и Льве Толстом, о Бетховене и Чайковском. Ярцев был знатоком и тонким ценителем литературы и музыки, хотя сам, по его заверениям, не обладал никакими талантами. Бывать в его обществе стало для Эрны потребностью и удовольствием. Несколько раз они предпринимали совместные праздничные прогулки на соседние острова, а как-то даже поехали вместе в Дьокию осматривать развалины храма Боро-Будура, знаменитого памятника буддийского искусства восьмого века…

О своей прошлой жизни Ярцев никогда не рассказывал, предпочитая другие темы. И только однажды, во время воскресной прогулки на остров Мадуру, правило это было отчасти нарушено.

Случилось так, что в Банганалане, куда пароход прибыл в полдень, обоим захотелось позавтракать. Они зашли в один из тех ночных ресторанов, которые безлюдны и скромны днем и угрожающе шумны после полуночи. Ни воды, ни шербета не оказалось. Ярцев предложил выпить некрепкого виноградного вина.

В ресторане было тихо и сумрачно, шторы на окнах висели плотно опущенными, но этот дымчатый полумрак и прохлада нравились Ярцеву больше, чем яркий свет улицы, напоминая далекие картинки из прошлого.

— В Турции я слышал хорошую пословицу, — сказал он, неторопливо набивая трубку. — «После дневных забот приятно помолчать с другом за чашкой кофе…» А вот у русских больше в обычае поговорить за бокалом вина.

Он достал из кармана блестящую миниатюрную зажигалку, выстрелил из нее искрой в табак и глубоко затянулся.

— Был у меня один друг в Америке, — продолжал он задумчиво. — Эх, Эрна, не встречались вы с ним. Этот человек стоил жизни: сильный, умный, свободный, он знал, как вертеть колесо судьбы своею рукой. Мы проводили замечательные ночи в одном кабаре всегда вдвоем. Немного вина, как сейчас, и — философия… До самого утра… На улицах пусто, дворники; метут пыль, нервы устали, а на душе музыка:

тихо, но с большим чувством пропел он одну строфу из романса Рахманинова и оборвал на полуслове.

— Какая прекрасная мелодия! — сказала Эрна, отпивая медленными глотками разбавленное водой вино и закусывая плодом мангустана, прохлаждающий кисловатый вкус которого утолял жажду не меньше шербета.

С улицы доносился грохот лебедок и грузовиков. Официант подошел к окну и поднял одну из штор; на золотистых обоях вспыхнул неровными пятнами полдень.