Александр Кузнецов: Звездный час иуд

Система строгой отчетности в лагерях к началу тридцатых годов была отработана до совершенства. Контроль внешний и внутренний за настроениями, и, даже мыслями узников действовал круглосуточно. В лабораторию Карпинского постоянно наведывался Кураков. В первые посещения шумно нюхал воздух, и интересовался, а не может ли бывший научный элемент в своих пробирках вместо лекарств изготовить что – то взрывчатое, или особо ядовитое с целью удушения вредными испарениями сотрудников лагерной администрации. На эти обвинения Сергей Николаевич возмущался, и пытался втолковать этому, как его там, недоразвитому гэпеушнику – энкаведешнику о предназначении разрабатываемого им препарата. Сотрудник молча слушал, смотрел непонимающими глазами, зачем – то вертел пробирки с содержимым, хмыкал, качал головой и уходил. Периодически забирал тетради с пронумерованными страницами для обязательной проверки на «наличие антисоветских призывов и элементов враждебной агитации». Карповский про себя злорадно ухмылялся.

Интересно, как этот, по всей видимости, полуграмотный особист будет разбираться в научной терминологии. Данный вид служаки был полным подтверждением теории аномальных отклонений профессора Ломброзо, чем меньше развития у данной особи, тем более выражена склонность к самореализации за счет унижения, подавления и оскорбления окружающих.

Сегодня выдался относительно спокойный день. Осмотрев больных, которые помещались в бывшей монастырской больнице, Карповский направился в лабораторию. Он привык, что здесь его считали не от мира сего, даже коллеги по медицинской части – такие же бывшие свободные граждане.

– Ага, стоит только Куракову отвернуться, а коварный шпион задумал очередную пакость…- толстая дверь в лабораторию открылась, и в нее заглянул Виктор Иванович Якимов, приятель, и, естественно зек, да только не совсем обычный. Несколько лет назад служивший в этих самых органах, которые к ночи поминать жутковато, – разрешите, Сергей Николаевич?

– А-а, гражданин начальник! Милости просим. – Как можно язвительнее ответил Карповский, – В библиотеке вам сегодня не сидится? Читателей нет.

Библиотека для тюрьмы была очень даже приличной. Не побоюсь сказать, едва ли не самая лучшая изо всей системы Гулага. В ней сохранялась большая часть монастырского книгохранилища с уникальными рукописными изданиями.

– Есть повод, и очень значительный, – улыбнулся посетитель и аккуратно повесил свой зековский черный ватник на, кованный две сотни лет назад, гвоздь.

– Ну, да и светишься ты Витя, как семилинейная лампа под абажуром. Как обычно, по чистому?

– Фу, как не интеллигентно. Вам государство спирт для опытов выделяет, а вы его… ай- ай, гражданин ученый, для личного употребления. Сегодня будет водочка.

– Да, можете вы товарищи в жизни хорошо устраиваться. Даже здесь, на краю ледовитого океана дополнительную пайку находите. Я же совсем забыл, вы же по библиотечному делу числитесь. Это про вас говорят, кому тюрьма, а энкаведешнику дом родной. Даже угадывать не буду, кто вам эту мелкую радость незаметно доставил. Тайный агент через монастырскую стену перебросил?

– Все вам расскажи. Хотя, почти угадали…

Бывший сотрудник органов ВЧК быстрым движением извлек бутылку водки и сложенную газету. Ученый из ящика извлек нехитрую закуску. Судя по тому, как быстро был организован нехитрый стол, подобную процедуру они проводили не один раз. Водку разлили в разнокалиберные лабораторные емкости. Автор в этой сцене абсолютно ничего не придумал. Есть отчеты тайных агентов, где ясно говорится, кто, где и с кем, по какому поводу и во сколько. Уверен, что подобная бумажка, подписанная очередным Ветровым или Хетровым, с фактом распития спиртных напитков заключенными Карповским и Якимовым тихо лежит себе в пожелтевшей картонной папке в нынешнем архиве ФСБ и ждет своего радостного и светлого дня. В тюрьме в каждой стене не по паре глаз и ушей, а по целой дюжине. Не меньше и носов, которые принюхиваются ко всем подозрительным запахам. Конечно, большая часть лагерного населения была лишена таких праздников, но, тонюсенькая прослойка придурков, к которым относилась данная пара, порой могла себе позволить прикоснуться к радостям жизни.

Все же Гулаг, даже в самые жуткие годы совсем не походил на фашистские концлагеря – настоящие фабрики смерти. Как бы сегодня не старались провести насильственные аналогии. Во многих лагерях приветливо раскрывали свои двери лавочки с нехитрым набором товаров, а в более продвинутых и демократически выдержанных зонах, продвинутые начлаги в рамках соцзаконности могли организовать, что – то похожее на кафе. В некоторых местах этого не было.