Марик Лернер: Победителей судят потомки

— Не стрелять! Ближе, еще… Огонь!

Шеренги взорвались огнем и свинцом, уничтожая опасность. Снова падают лошади и валятся на землю люди, застигнутые в последний момент. Первая шеренга буквально исчезла, загромождая путь следующим, невольно врезавшимся в огромную кучу. Лошади вновь кричали, ломая ноги, а пули на таком расстоянии не могли остановить и кирасы. Те, кто оказались под копытами могучих коней, очень пожалели, что не погибли сразу.

Атака захлебнулась, уцелевшие уже не пытались смять массой, а уходили на фланги, но в лес соваться было опасно. Тем более оттуда тоже постреливали, пусть и не сильно. Похоже, Московский полк на подходе. Кирасиры проверять количество злых русских солдат не стали и начали отход, вторично угодив под орудийный обстрел и теряя товарищей.

Первый раунд мы свели вничью. Это далеко не победа, но кавалерия попалась в ловушку и понесла серьезные потери. Да и боевой дух пруссакам изрядно подпортила артиллерия. Теперь уже по нам заработали пушки, пробивая бреши в рядах. Наши орудия отвечали, но у пруссаков больше стволов, и заткнуть их совсем не просто. Счастье, что пока ядра все больше пропадали попусту. В основном перелеты. Только это ненадолго.

В районе второй группы по-прежнему свалка. Кажется, их все-таки сбили с позиций. А помочь я ничем не могу. Теперь вперед пошла вражеская пехота, и нас продолжали долбить ядрами. Самый страшный момент. Ты не можешь никуда уйти, неподвижно ждешь очередного гостинца. Рядом падают хорошо знакомые люди, кричат искалеченные, а ты стоишь столбом. Только и остается, что вспоминать названия: Ростовский, Вятский, Черниговский, Муромский, Нижегородский, Апшеронский, Воронежский полки. Дать слабину и отойти из-под обстрела в лес — это позволить нанести удар им во фланг. Нельзя! Надо стоять!

И тут в меня ударило ядро, снеся по пути голову казаку, держащему поводья. Я с хрипом подскочил, сев на кровати. Сердце стучало со страшной скоростью, спина вся мокрая… Сразу и не сообразил, где нахожусь. Ей-богу, тогда спокойнее отнесся. Точнее, просто ничего не понял. Вот сижу и изучаю обстановку — а через мгновение валяюсь на земле. Столько лет прошло, а все трясет. Почему никогда не могу проснуться и вечно дергаюсь? Ведь помню прекрасно: сон. Пусть и реальный, о взаправдашнем, да былое.

— Опять? — озабоченно спросила Стеша, приподнимаясь рядом. — Ядро?

— Да. Снова пришло.

— Все хорошо, — гладя меня по голове, как маленького ребенка, говорит. — Было и прошло.

— Ну да, — уже спокойнее бормочу, — нога снова болит.

Тогда, почти тридцать лет назад, сломал на совесть. На счастье, ничего не оторвало, прямо в жеребца угодило. До сих пор его жалко. Ухоженный и дорогущий. Специально под меня не хуже кирасирского подбирали. Вот он своей тушей и устроил радость на всю оставшуюся жизнь. В тот момент я имел даже силы и наглость с носилок отдавать приказы. Я же начальник! Полководец! Подвиги совершаешь в момент текущего из ушей адреналина, а потом остаток своих дней жалеешь, почему сразу не лег на лечение.

Хорошо еще гипс своевременно наложили. Это не морфий с эфиром, удобный способ сращивания костей быстро пошел в медицину, и даже простой народ оценил. Так потом и прыгал на костылях по Кенигсбергу. А теперь на погоду ныть регулярно начинает. Хуже того, сон в последнее время снится. И в подробностях, будто сызнова в бой угодил. Хочу, но ничего изменить не могу. Даже не выдержал и в церковь сходил. Помолиться. Пользы ноль. Вреда, впрочем, от сей частенько появляющейся неизвестно зачем картинки тоже не наблюдается.

— Так не мальчик уже, — сказала Стеша ласково, — у кого в этом возрасте ничего не болит.

— Утешила! — сердито восклицаю, отталкивая ее. — Лучше бы промолчала. — И принимаюсь искать ногой тапочки возле кровати, чтобы встать.

В умывальной комнате с недоумением уставился в большое зеркало. Господибожемой… Вот эта опухшая со сна рожа — я. Чтобы рассмотреть подробно, надо приблизиться. Зрение без очков уже негодное. Шестьдесят четвертый год пошел. Старый, с заметным брюхом, которое легко отрастить, но почти невозможно избавиться, заимев, и седой. Трое сыновей, не считая дочки, по-прежнему официально числящейся моей племянницей. Кроме Юрия, у всех уже свои дети. Мои внуки и внучки, стало быть.

Ничего удивительного, выросли дети. Иван Михайлович третий человек на Кавказе после генерал-губернатора и Суворова. И командующий его ценит не за происхождение. А я ведь прекрасно помню Ваню маленького. Как будто вчера на руках держал. Я имею внуков! Ну совершенно не чувствую себя пожилым. Я еще о-го-го. По крайней мере в мыслях. Как был в иных отношениях мальчишкой, так и остался.