Роберт Харрис - Фатерланд

– Арка воздвигнута из гранита. Ее объем – два миллиона триста шестьдесят пять тысяч шестьсот восемьдесят пять кубических метров. – Она чихнула. – Парижская Триумфальная арка уместится в ней сорок девять раз.

Махина арки на миг нависла над ними. Затем они внезапно оказались внутри громадного ребристого каменного туннеля длиннее футбольного поля, выше пятнадцатиэтажного здания, со сводчатой, как у собора, кровлей. В предвечерней мгле на восьми полосах движения мелькал свет передних фар и задних огней.

– Высота арки – сто восемнадцать метров. Сто шестьдесят восемь метров в поперечнике и сто девятнадцать в глубину. На внутренних стенах выбиты имена трех миллионов солдат, погибших за фатерланд в войнах 1914-1918 и 1939-1946 годов.

Она снова чихнула. Пассажиры почтительно вытянули шеи, вглядываясь в Список павших. Это была смешанная публика. Группа увешанных фотоаппаратами японцев, американская пара с девочкой возраста Пили, немецкие колонисты из Остланда и с Украины, приехавшие в Берлин на День Фюрера. Когда проезжали Список павших, Марш смотрел в сторону. Где-то там были имена его отца и обоих дедов. Он наблюдал за экскурсоводом. Сочтя, что на неё никто не смотрит, та отвернулась и быстро вытерла рукавом нос. Автобус вновь выехал под моросящий дождь.

– Покидая арку, мы въезжаем на центральную часть проспекта Победы. Проспект был спланирован рейхсминистром Альбертом Шпеером и завершен в 1957 году. Его ширина – сто двадцать три метра и длина пять и шесть десятых километра. Он шире и в два с половиной раза длиннее Елисейских полей в Париже.

Выше, длиннее, больше, шире, дороже… Даже победив, думал Марш, Германия страдала комплексом неполноценности, свойственным парвеню, выскочке. Все приходилось сравнивать с тем, что есть у иностранцев…

– Открывающийся с этой точки вид к северу вдоль проспекта Победы считается одним из чудес света.

– Одно из чудес света, – прошептал Пили.

И это действительно было чудо, даже в такой день, как сегодня. Перед ними открылся забитый транспортом проспект с вставшими стеной по обеим сторонам творениями Шпеера из стекла и гранита: зданиями министерств, учреждений, крупных магазинов, кинотеатров, жилыми домами. В конце этого потока света, подобно рассекающему волны серому гигантскому кораблю, возвышался Большой зал рейха с куполом, наполовину скрытым низкими облаками.

Колонисты одобрительно переговаривались между собой.

– Словно гора, – сказала женщина, сидевшая позади Марша с мужем и четырьмя мальчиками.

Наверное, они всю зиму мечтали об этой поездке. Брошюра министерства туризма и мечта побывать в апреле в Берлине, должно быть, согревали их в снежные безлунные ночи в тысяче километров от дома, где-нибудь в Минске или Киеве. Как они сюда попали? Возможно, с туристской группой, организованной обществом «Сила через радость»: два часа лета на «юнкерсе» с остановкой в Варшаве. Или три дня езды в семейном «фольксвагене» по автобану Берлин – Москва.

Пили соскользнул с колен отца и, пошатываясь, прошел вперед, ближе к шоферу. Марш ущипнул себя за переносицу – нервная привычка, приобретенная… когда? Думается, во время службы на подводной лодке, когда винты английских кораблей работали так близко, что сотрясался корпус, и когда никто из экипажа не знал, не будет ли следующая глубинная бомба последней. Его списали с флота в 1948 году по болезни, подозревали туберкулез. Год лечился. Потом, за неимением лучшего, он поступил в звании лейтенанта в маринекюстенполицай, береговую полицию, в Вильгельмсхафене. В том же году он женился на Кларе Эккарт, медсестре, с которой познакомился в туберкулезной клинике. В 1952 году его взяли в гамбургскую крипо. В 1954 году, когда Клара ожидала ребенка, а брак их уже рушился. Марша с повышением перевели в Берлин. Пауль – Пили – родился ровно десять лет и один месяц назад.

Что не получилось? Он не винил Клару. Она не изменилась. Она всегда была сильной женщиной, желавшей от жизни простых вещей: дом, семью, друзей, доброго к себе расположения. После десяти лет на флоте и двенадцати месяцев практически в изоляции он вступил в мир, который едва узнавал. Когда он ходил на работу, смотрел телевизор, обедал с друзьями, даже когда спал с женой, ему порой казалось, что он все ещё на борту подводной лодки, плывет под поверхностью повседневной жизни, одинокий, настороженный.

Он забрал Пауля в полдень из дома Клары – одноэтажного домика в невзрачном поселке послевоенной застройки в южном пригороде Лихтенраде. Остановка на улице, два гудка, взгляд на окно, не шевельнулась ли занавеска. Таков заведенный порядок, молчаливо достигнутый пять лет назад после развода, – способ избежать неловких встреч; ритуал, который терпели каждое четвертое воскресенье, если позволяла работа, в соответствии со строгими положениями Имперского закона о браке. Редко когда он встречался с сыном по вторникам, но теперь были школьные каникулы – с 1959 года ребят вместо Пасхи распускали на недельные каникулы в день рождения фюрера.