Руслан Камалов - По эту сторону неба. Непростая книга для взрослых

– ты без маски? – она внимательно всмотрелась в его лицо, скулы профиль губ.

– Да

– Почему ты снял?

– Не стоило? – он смущенно улыбнулся.

– Нет, ты очень даже ничего. Я тебя именно так представляла, как будто видела через маску.

Она пробежала взглядом по его губам, провела рукой по скулам, потом – по слегка небритому подбородку. Улыбнулась и, подняв глаза, долго и пристально смотрела в его.

– О чем ты думаешь сейчас? – спросил он

– так, глупость, – сказала она, смутившись

– расскажи, – он не спускал с нее взгляд

Она помедлила.

– я столько времени видела только твои глаза. С самой первой минуты, когда ты пришел в своей повязке. Мне тогда показалось, что я вообще не вижу твоего лица и никогда тебя не узнаю, сними ты повязку. Но все не так. Даже не задумывалась никогда, что так много сосредоточено в глазах, так много можно сказать взглядом: отношение, доверие, глубину того, что чувствуешь. Человек может быть нем, но глазами рассказать о своем чувстве.

– что ты видишь сейчас в моих глазах?

– то, во что я очень хочу поверить.

Она подалась к нему всем телом, приоткрыв губы. И в ту же секунду они встретились. Проникновенно, с привкусом талой воды, сталкиваясь и отдаляясь, как части бьющегося сердца. Размыкаясь, чтобы быстрыми касаниями скользить к шее, где сладковатый запах кожи был непреодолим. А потом, впиваясь в нее, как во фруктовую мякоть, чуть обнажая зубы, внимать легкий стон. И снова – губы в губы, но уже сильнее. Беспардонно. Бесконтрольно. Задыхаясь. Еще!

Он обхватил ее голову, запустив пальцы в волосы и крепко прижал к себе. Она слышала сбивчивое биение его сердца. А потом, отголоском – биение своего. Оно билось чаще, словно торопилось за его биением. Не поспевая и пытаясь мелкими шажочками догнать его широкие удары.

– Стой, стой, – вдруг сказала она, отстраняясь.

– Что?

– Имя. Хочу знать твое имя. Пожалуйста.

Он сжал губы.

– Милан, – сказал он, – меня зовут Милан.

– Милан, – повторила она, мягко чеканя буквы, – красивое имя. Оно так идет тебе. Спасибо.

Дана скользила взглядом по его обнаженному лицу.

– я верю тебе, – медленно сказала она, – а еще, знаешь, я тебя помню.

– Мы встречаем именно тех, кто существует в нашем сознании, – ответил он

– Философ

– это сказал Фрейд.

– Как же долго я ждала вас, мистер Фрейд – сказала она горячим шепотом и, с легкой улыбкой, окунулась в его горячие объятья.

Дана лежала убаюканная размеренным дыханием Милана. Он касался ее кожи пальцами, нежно рисуя на ее коже причудливые узоры. Украдкой, он коснулся губами ее плеча.

– я знаю тебя очень давно, – тихо сказала она, открыв глаза и повернувшись к нему, – всю жизнь

Милан долго внимательно посмотрел на нее.

– так и есть, – ответил он

Она вгляделась ищущим взглядом

– о чем ты? я чего-то не помню? У нас что-то было? Интересно. Расскажи!

Она звонко рассмеялась и игриво посмотрела на него. Милан поджал губы, сдерживая поток невысказанных слов.

– Дана, увы, это не то, что стоит вспоминать.

– ну почему, я хочу вспомнить. Я итак ничего не помню.

– нет!

– но почему же?

– потому что я обещал

– кому?

– я обещал себе.

Он резко встал и хотел сделать шаг, чтобы избежать этого разговора.

– Я люблю тебя много лет, – выдохнул он, – но мы не были вместе. Я любил тебя, а ты, похоже, нет.

– Не может этого быть! – громко воскликнула она, – я не могла тебя не любить!

Они замолчали. В нем была глубокая обида, обнажившаяся сейчас. И вдруг он начал читать на память стоки, смотря на нее пронзительным взглядом:

Я ни слова в тебе не исправлю

И, пером разрывая страницы,

Превращаюсь в чернильную каплю

Что из раны неслышно сочится

И пока боль кричит, остывая

Я кладу стежки быстро и грубо

Так рубцуется рана живая

В крепко сжатые бледные губы.

– что это?

– эти последние строки, написанные тебе. Я написал тебе много стихов. Но ты ничего не читала.

Он повернулся к ней. Губы ее дрожали в унисон бликам ее зрачков.

– прости меня, – сказала она дрогнувшим голосом, – пусть я не помню, что я сделала, но все равно прости.

И тут он приник к ней и поцеловал ее в губы с особой страстью и проникновением, так несдержанно и дерзко, что, словно тут же осознав это, осекся и остался с ней лишь поверхностью губ, тончайшим касанием, ласково. И, лишь разлепив губы так, что горячее дыхании скользнуло между ними, он сказал шепотом