Руслан Камалов - По эту сторону неба. Непростая книга для взрослых

Он кивнул. Дана смягчилась

– давай я помогу тебе.

Они начали передвигать фигуры вместе. Некоторые приходилось разбирать и собирать заново. Но было проще, ведь кубики были уже подогнаны. Дана аккуратно складывала их в разложенном на полу одеяле, потом собирала его с разных концов тюком и перетаскивала на новое место. Они работали вместе несколько часов, не проронив ни слова, но при этом было легко, не напряжно от этого молчания. Как в команде, где все понимают друг друга без слов.

Наконец, все было сделано. Он еще раз внимательно осматривал конструкцию, а потом подошел к ней, фиксируя, в бумагах. Затем обернулся к ней.

Они долго сидели у стены, прямо на полу, отдыхая, сложив руки на коленях и молчали, каждый думая о своем. Дана устало откинула голову и внезапно свет погас – она затылком задела выключатель. В комнате было уже не так темно, поднимающийся рассвет, светящимся кантом сочился из-под зашторенных портьер. Дана не стала включать снова.

– прости, – воспользовавшись полумраком, сказала она, – я была неправа.

Она повернулась к нему. Он сидел и смотрел на свет из-под шторы.

– Я не могу, – ответил он

– В смысле? Ты не можешь простить?

– Да

– Почему?

Она помолчал, подбирая слова

– не знаю, попытаюсь объяснить. У меня есть понимание, что в основе любых отношений лежат две философии: философия сына и философия отца.

Его голова лежала на стене, слегка наклонена, и он смотрел вперед, немного потухшим взглядом.

– Сын относится к отношениям, как максималист, – объяснял он, – он может любить отца всем сердцем, но, в некоторых ситуациях, отворачивается, обижается, или, даже, уходит из дома. Таков уж сын.

Последние слова прозвучали обреченно. Возможно даже, он говорил о себе. Рот его был скрыт медицинской повязкой, но Дана различала движение его губ.

– а отец не может так, – продолжил он, – он не должен так. Он Отец. Нет, он, конечно, может повышать голос или дать ремня, но не имеет права уйти, оставить сына или бросить. Он обязан остановить его. Он обязан остановить себя. Найти, обнять и вернуть сына домой. Что бы не случилось. Такова философия отца.

Он перевел на нее свои глаза, нахмуренные и безмятежные

– Я не могу тебя простить, Дана. Я стараюсь быть отцом, который неспособен обижаться на своего сына. Я не обижен, понимаешь?

– на меня?

– да. Сейчас – да

– а раньше?

– раньше?

– да, ты сказал «сейчас да», значит, раньше был зол?

Он задумался, хотел что-то сказать, но ничего не ответил.

– мне пора, – вдруг сказал он, поднимаясь, – надо выспаться. Спокойной ночи, то есть утра.

Ее поразила перемена в нем. Он занервничал, потоптался в нерешительности, потом виновато сказал «Спасибо» и вышел.

Вечерело. Я вылезал через окно на первом этаже. Нажал на белую пластмассовую ручку, и створка подалась. Шум улицы, как тополиный пух разлетелся по комнате, двигаясь в застоявшемся воздухе вертикально, подобно маленьким медузам в темно-синей глубине. Я воровато оглянулся в темной комнате, закинул ногу на улицу, держась за раму, подтянулся и осторожно спрыгнул вниз. Потеряв равновесие, оперся руками на асфальт, и мелкие камушки впились в кожу. Отряхиваясь, я выглянул из переулка.

Это был мой второй выход в свет, он был уже не таким волнительным, но, все равно, мое тело трепетало.

Я увидел патрульную машину у дверей дома. В ней мирно спали полицейские. Какие-то люди, бежали через улицу с видом грабителей, покидавших хранилище ограбленного банка.

Я и сам выглядел как вор на месте преступления и не хотел, чтобы меня видели. Улучшив момент, я осторожно вышел из убежища, направился по лужайке и замер в тени ближайшего дерева. Полицейские, не кстати, проснулись. Один из них, молодой широкоплечий брюнет, вышел из машины.

– На обход, – коротко бросил он, зевая, второму, хлопнул дверью и, включив фонарик, пошел по траве.

Он прошел в десятке метров от меня, широко шагая. Я вжался в ствол, и сумрак поглотил мой силуэт. Он пройдет и у меня появится возможность двигаться!

Я посмотрел на второго в салоне автомобиля. Он зевнул, попытался потянуться, но руки его уперлись в потолок, поэтому он вылез и начал потягиваться в разные стороны, громко кряхтя. Этот был заметно старше первого, с округлым животом, висящим над пряжкой ремня. От его упражнений рубашка выползла из брюк и небрежно висела полами поверх.

– Эй! Что за херня? – донесся крик молодого из-за угла дома.