Александр Санаров - Позывной «Гренада»

Я срочную отслужил еще в середине 70-х, много воды утекло с тех пор, но, видимо, не зря я натер на шинели автоматом довольно приличное масляное пятно, от многомесячного таскания, как раз на правой лопатке.

Да и стреляли мы один раз в неделю обязательно, что для Советской Армии не совсем типично.

Во многих частях солдатики держали автомат пять раз за два года, первый раз- во время принятия присяги, остальные четыре- во время инспекторских проверок, по два раза за год.

Так что навык стрельбы и обращения с автоматом у меня выработался прочный, сравнимый с ездой на велосипеде – один раз в детстве научился и всю жизнь умеешь, не смотря на большие перерывы.

А вот в деле тактики ведения городского боя я узнал для себя много нового, чего не знал раньше, в СА меня учили воевать в поле, хотя ни то, ни другое мне практически не пригодилось,

В большой комнате, человек на 30, бывшем учебном кабинете литературы. Со стен на нас смотрели портреты мировых, советских и российских классиков.

Их лики преисполненные благородства и мудрости взирали на нас то с одобрением, то с укоризной.

Степень их нравственных оценок можно напрямую связать с моим личным ощущением самого себя, как такового, на тот или иной момент.

Как они относились к Григорию и ко всем остальным могут объяснить только сам Григорий и все остальные, если конечно, они заморачивались подобной ерундой.

Скорее всего, они об этом и не думали, народ у нас подобрался в основном простой, не испорченный верхним образованием и всякими интеллигентскими вывертами.

Как и с какой степенью одобрения взирал на нас Гоголь, со своей знаменитейшей прической хиппи 60-х я до сих пор точно не знаю.

Но я думаю, что он понимал меня гораздо лучше Тургенева и Достоевского, все-таки, какой-никакой, а хохол, и лихое время очередной украинской смуты не оставило бы его равнодушным.

Практические учебные занятия проходили в спортзале, пол которого был разрисован звездами Давида.

Само здание раньше являлось общеобразовательной еврейской школой, оказывается, существуют и такие, с шестиугольными звездами на полу.

Куда делись ученики и преподаватели, ума не приложу, но остается надеяться, что пресловутый «еврейский вопрос» был решен не по методу Адольфа Алоизовича.

На входной двери нашей «казармы» было приклеено грозное объявление, гласящее, сколько суток и за какие провинности виновный будет сидеть «на яме».

Я конечно, заинтересовался, что за «яма» такая? Воображение тут же нарисовало средневековый зиндан, и томящихся в нем измученных узников. Но все оказалось гораздо проще и прозаичней.

«Яма» была обычным подвалом, приспособленным под солдатскую гауптвахту. Просто неудобоваримое, труднопроизносимое немецкое название заменили нашей ямой, звучит и короче, и страшней.

Питались мы в столовой, где главным завсегдатаем и был Укроп. Все менялось и «клиенты» и обслуживающий персонал, а Укроп оставался.

График работы столовой был почти свободный, как на каком-нибудь заводе. Завтрак с 8 до 10, как заурчало в животе, так и пошел, без всякого строя, в «Востоке» строевая подготовка вообще, отсутствовала, не к парадам готовились.

То же самое и с обедом и ужином. Тут же, на территории Мотеля находились и другие сооружения. И склады, и гаражи с довольно мощной рембазой, и оружейные мастерские, где чинили все, что могло стрелять.

Особенно меня поразила пушка МСТА, которую притащили на ремонт. Размер ее просто поражал, рядом с ней чувствуешь себя муравьем.

Народ у нас подобрался разномастный, и местные и приезжие. Приезжих можно разделить на две категории – на идейных, моего типа, которым и за «лержаву обидно» и слово справедливость еще что-то значит, и искателей приключений, а попутно и денежных знаков.

И если первые, в большинстве своем претерпели все выпавшие на их долю испытания, то вторых как ветром сдуло после первых же, скажем так, неудобствах.

Сразу было видно тех, кто приперся за деньгами. Как только выяснилось, что в «Востоке» «бабосы не плотют» у всех у них появились «уважительные причины» по-быстрому свалить.

У кого-то жена смертельно заболела, у кого-то любимая бабушка, у кого-то что-нибудь еще.

Объединяло их одно, они все не могли смотреть прямо в глаза оставшимся, но, тем не менее, продолжали утверждать, что уезжают ненадолго, на недельку, на две, максимум.

Все взрослые люди, все прекрасно понимали истинную причину таких говенных поступков, и уезжавшие осознавали это лучше всех и, наверное, поэтому не могли смотреть в глаза.