Вырулив из переулка, мы проехали под очередным кирпичом, между ограждением, попав сразу на пешеходную зону Арбата. Снизив скорость до пешеходной, Семён продолжил свои рассуждения на тему представителей закона.
– Мы говорим про них: мусор, мусор… а если разобраться, откуда он берётся? А вот он, – указал Семён на кучу мусора, состоящего из обёрток и пустых банок, сметённого дворником в кучу посреди улицы. – Мы его выбрасываем на улицах в мусорные баки или дома в мусоропровод. Потом его куда-то там увозят. И где он оказывается?
– На свалках? – предположил я, не понимая к чему клонит Семён.
– Я скажу тебе… Он перерождается, вырастает, ходит в среднюю школу, потом поступает в милицейскую, там ему форму дают, и он учится, как правильно быть милиционером, потом он семью заводит, и всё это время он думает, что он человек… Когда он отучится, ему дают резиновую палку или полосатую, и САМОЕ ГЛАВНОЕ, – выделил интонацией Семён, – право доёбываться до людей! Причём именно до тех, которые налоги государству платят, и таким образом содержат его самого, и его семью… Но он этого не понимает, он думает, что он борется с преступностью. В тот момент, когда нововыведенный милиционер доёбывается в первый раз до законопослушных граждан, он, сам того не осознавая, становится мусором автоматически! – выстроил цепочку Семён.
В этот момент, цокая копытами, к нам навстречу бежал зелёный милиционер или мусор, непонятно с первого взгляда. Судя по полосатой палке в руках, это был, предположительно, автоинспектор. Но я сразу понял, что ошибся, когда он заговорил:
– Вы што? Знакав ни видили? Доку-менты придъявити!
Здесь пишыходная зона!
– Пшол вон, мусор!!! – крикнул ему Семён, проезжая мимо.
Мусор сразу обломался, и мы спокойно поехали дальше.
– Мы в этой стране до тех пор мусорoв мусорaми называть будем, – продолжил прерванный Семён, – пока они реально мусорaми оставаться будут, с мусорскими мозгами. Пока сам мусор не изменит себя, пока он будет оставаться собой, мы ничего с ним поделать не сможем. Проблема в том, что мусор сам хочет таким оставаться и не хочет быть ни чем другим. Нужно быть справедливым по всем понятиям, а не заниматься диктатурой закона. Закон тоже люди пишут, а они ошибаться могут.
Мы приблизились к большому рекламному бигборду, который затмил собой один из многих арбатских памятников зодчества. Так новое доходное направление человеческой мысли и деятельности очень легко и буднично может опустить гений умершего в прошлом веке архитектора, который жизнь свою положил, пробивая свой проект. Семён посмотрел на изображение и сказал:
– Вот смотри – образец ярковыраженной ублюдочности в рекламном искусстве. Так делать нельзя… это не искусство. Лох какой-то делал для лоха – заказчика. Чё продают, непонятно, то ли девку эту, то ли окна. Для них главное любовницу свою напечатать, написать «Окна, пластиковые, то, сё… купи окна мои», окна ладно, девка тут причём? Не понимают они этого. Девяносто четыре с половиной процента всех плакатов и реклам с модельками – бездарны, для рекламодателя это повод познакомиться с одной из них. Вообще, с девками отдельная история, думают, напечатают её и всё – и не важно: двери, супермаркет, колбасу продают… Сплошь и рядом в рекламе девки эти смазливые, а причём товар, рядом с которыми они стоят, я так и не понимаю до сих пор. У моделей этих, так называемых, на лбу написано: «Я дура конченая, даю хозяину этой колбасы, ничего больше меня не интересует, кроме его денег, и на колбасу эту мне плевать, и на него мне плевать, но пока содержит, – буду делать всё, что скажет, так как работать и думать ни о чём не хочу, не могу и не умею». Бывают нормальные, но редко. И на выставках разных и на презентациях, особенно на презентациях новых автомобилей, нагонят этих дур смазливых и думают, что машина от этого лучше, так получается… И стоят эти модели, так называемые, возле машины или на подиуме, и на лице у них такое блаженство и радость от окружающего происходящего. Она, бедолажечка, не способна понять убогости своей мебельной и вешалочной в тот момент.
– Я примерно так и думал, но сформулировать не мог. Хотя, по-моему, ты слишком категоричен, – предположил я.
– Так есть на самом деле. Они в принципе продажные, – высказал своё мнение Семён. – У них профессия такая – продавать себя… своё тело… для фото или подиума. Может, в голове ничего, но её покупать будут. В агентство портной приходит, ему показывают тёлочек, он кастингует их по своему вкусу, чтоб талия была, чтоб грудь стояла… Он не спрашивает: «А что ты думаешь вообще про этот весь модельный бизнес?» – он не спрашивает про Канта. Ему это нафиг? Он спрашивает: «Сможешь пройти так, чтоб грудь при ходьбе колыхалась?» Она говорит:
Читать дальше