Олег Герантиди - На чужой территории

Из сотни ополченцев вряд ли двум-трем десяткам удалось избежать гибели или плена, а русские скорее всего и не понесли потерь вовсе. И Эрика, пробравшись в город, вновь присоединилась к грязным и закопченным ополченцам, которые решили дать бой на улицах, используя свое преимущество в знании города. Решили, поскольку русских немного, перебить их огнем с чердаков, из окон верхних этажей и подворотен.

Эрике на этот раз досталась винтовка с двумя обоймами и три гранаты. Ополченцы уже воспринимали ее как своего боевого товарища, прошедшего вместе с ними крещение огнем. Эрике досталось окно третьего этажа.

Солдаты противника приближались по улице к дому, в котором Эрика заняла позицию. Танки шли по краям мостовой, развернув пушки к противоположной стороне улицы, а за ними, прикрываясь броней, пригнувшись, крались спешившиеся кавалеристы. Все стволы нацелены на окна верхних этажей. Эрика, как учили в стрелковом кружке, приложила тяжелый приклад винтовки к плечу, приподнялась в проеме окна и, быстро выцелив фигурку в желто-зеленой форме, выстрелила. Солдаты врага присели, а в ответ по окнам, разнося вдребезги стекла и рамы, брызнула длинная пулеметная очередь. «Пора менять позицию», — подумала она, но снова, перезарядив оружие, выстрелила в окно. Во время выстрела Эрика увидела, что один из танков наводит свое орудие на ее убежище, и бросилась к выходу. Когда она уже проскочила коридор и схватилась за ручку входной двери, за ее спиной рванул тяжелый снаряд. Просвистевший осколок срезал у локтя ее руку, державшую винтовку, а взрывная волна сгребла ее, будто котенка, и швырнула на стеклянный книжный шкаф. Эрика повалилась назад, увлекая за собой книги с тяжелыми кожаными, с золотым тиснением, переплетами. Последнее, что она видела в своей жизни, это пролетающее мимо окна сбитое взрывом нацистское знамя.

Старшина Пилипенко, зам. командира группы Осназа, медведеподобный гигант, осторожно перевернул тело немецкой снайперши, погибшей от разрыва снаряда. Красивая светловолосая девчонка в маскировочном комбезе и в десантной каске. Стараясь не прикасаться к ее груди, он вьггащил документы из нагрудного кармана полувоенной куртки.

— Та-щь капитан, посмотрите!

— Что там у тебя?

— Снайперша-то как на Полину из радиороты разведбата похожа!

— На какую еще Полину?

— Радистка из разведбата и эта немка — одно лицо, да и фигура — один к одному.

— И что?

— А если ее подменить. По документам — эта аж баронесса. Внедрить Полину куда надо.

— Пилипенко, от тебя я такой ахинеи не ожидал!

Старший майор Госбезопасности Павел Судостроев выслушал Чернышкова, помолчал, зачем-то коснулся «Гвардии» на груди осназовца. Улыбка чуть тронула его губы:

— Бред какой-то. Капитан, вам, конечно, спасибо за помощь в поимке Даллеса, но такие инициативы вы предлагайте своей бабушке, а не нам. И вообще, забудьте об этой фашистской сучке. У вас что, других дел нет?

Берия выслушал Судостроева внимательно, как всегда. Предложил, как и всегда, вина и фруктов, от которых Судостроев, как всегда, отказался. Походил по кабинету, подражая манере Сталина.

— А товарищ Голиков не перехватит девочку?

— Армейцам она неинтересна.

— Языки знает?

— Да, немецкий, частью английский и французский. Мама ее — учительница, из бывших...

— Чудо просто. Родителей проверили?

— Пока не успели, работаем.

— Она же английский плохо знает.

— Контузия. Будет молчать и мычать...

— Не пойдет. Ты бы поверил?

— Тяжелая контузия... авиабомба. Но я бы не поверил.

— А что, по-вашему, американцы тупее вас?

— Они ее будут пробивать на нацизм, пусть пробивают, здесь-то она чиста.

— Не жалко девочку? Ведь сырая совсем...

— Война, Лаврентий Павлович. Мы все рискуем.

— Ладно, попробуй. Только проведи ее через курс языков, чтобы никакого акцента не было, да пусть спецы из ИНО с ней поработают на предмет быта баронов на Западе. Не спешите. Месяца два-три у вас есть. И вытащите поаккуратнее ее из войск, чтобы никто ничего не заподозрил.

— Есть. Спасибо.

Полина Легкова родилась в небольшой деревеньке поблизости от Коврова. Это она знала из рассказов матери, но сама там так ни разу и не побывала. В 1925 году, трех лет от роду, ее привезли в Наро-Фоминск, небольшой городок в шестидесяти километрах юго-западнее Москвы. Отец поступил на работу на военный полигон, вкалывал там от зари до зари механиком при каком-то танковом НИИ, а мать устроилась учительницей в школе поселка при местной ткацкой фабрике. Хотя устроилась — не то слово. Не так устраиваются в жизни люди. Но все сыты, обуты, при деле. Дети, а их трое уже, ходят в садик и в школу. Что еще нужно, чтобы быть «не хуже других»? И подрастающая дочь, гордость школы и в учебе, и в спорте, и в художественной самодеятельности, подтверждает правильность принятого когда-то главой семейства решения — ехать в город.