Евгений Штауфенберг - За секунду до сумерек

– Почему?

– Я всегда знал, что тут есть один человек, которому они все не интересны, все остальные на брюхе ползают, а он нет, ему даже не интересно смотреть, как остальные ползают, и человек этот ты. Что ты улыбаешься? Я серьезно, вот бери тут любого, вот его, да? И с ним на эту тему можно всегда говорить, а с Шагой нельзя, потому что ему все равно. Что ты улыбаешься, я серьезно.

– Ну, если ты серьезно, то ты и говори как о серьезном.

А Шаге все равно.

– И я, кстати, всегда знал… Короче, лишний повод тебя уважать был. Что бы там не случилось, вот этот человек кривляться не станет. А сейчас?

– Ты всегда ошибался, значит. Почему я никогда не интересовался?

– Так казалось.

– Как ты себе это представляешь? Вот Амбар, он Гроза Амбара, все вокруг него крутится, ну, и даже возьмем, что, положим, меня все с ним связанное волнует слабо, меньше чем других, я все равно в стороне не останусь никак, это тогда мне не здесь быть надо, а там, где его нет. Тогда я действительно, скорее всего, ничего о нем слышать не захочу. Бред же, мы с тобой как будто раньше о нем не говорили никогда?

– Да по-другому все равно…

– А о чем, кстати, спрашивал?

– Да о чем! Пришел? Как дела? Как мать? Как обычно.

– А ты?

– Нормально, говорю. Брат пришел, говорю.

– Брат. А он что?

– А ну, привет ему передавай.

– «Как мать», – Шага опустил голову и хмыкнул. – Ублюдок.

– Почему ублюдок? Что он такого сказал?

– А что нормально сказано было?

– А почему нет? В его стиле, – он посмотрел на реакцию Шаги, как он состроил саркастичную гримасу, ничего не объясняя. – Я тебя вообще не понимаю в этом. Ненависть какая-то лютая, ни на чем не основанная. Если ты от него видел что-то плохое, то потому что сам это и провоцировал, да и когда это было, а сейчас, когда он злобы твоей не видит, как ты к нему прохладно, он так считает, так он и к тебе. Мне-то, в принципе, все равно, не из-за того я это говорю, что он ко мне относится так. Понятно, что из-за брата только…

– Злобы моей не видит?! Все он видит, а вот как ты ничего не замечаешь, вот это не ясно! Но ничего, еще заметишь, еще шанс будет.

Шагу прорвало. Он даже ноздри раздул. И ведь ни на чем все это не основано. Знает он. Во всяком случае, объяснить он это нормально не может. Чий решил не спорить. И посмотрел на Ворота, они все еще говорили там же у входа, отсюда их было хорошо видно. Даже шрам от сбитой когда-то костяшки Воротова кулака. На поясе у него висел нож в красных узорчатых ножнах, настоящий охотничий, и рубаха на нем новая, недели две как сшили, специально невзрачного буро-серого цвета, рубаху можно было другого цвета заказать, повеселее, но нет, сделал именно такую. Ворот был в сапогах, в отличие от всех тех, босоногих, что наполнили сейчас Амбар. Охотник, только из Степи. Даже самому верится, хоть и ясно, что силки ни разу не ставил. А вообще ему ведь, пожалуй, неплохо удается, он поймал себя на мысли, что даже у него самого как-то незаметно изменилось восприятие Ворота, с тех пор как у него начался этот охотничий стиль, от желания казаться солидно, и получилось что-то.

– Знаешь что? – сказал он. – Мне сейчас мысль в голову пришла. Вот смотри на них. Представь, что ты вырос где-нибудь не здесь, Амбара никогда в жизни не видел, меня не видел, а сегодня приходишь сюда, тебе показывают вот их и говорят: «Кто из них первый?» – он сделал паузу. – Кто?.. Ворот, да? Забудь все, вот так, по виду или даже, посидев полвечера здесь, понаблюдав, – Ворот. Он и старше, и наглее у него морда даже…

– Тут не в морде дело.

– Ну, Ворот ведь, да?

– Ну-у, да, наверное.

– А посиди ты тут неделю, поймешь, что не он, может, и раньше, а месяц, так вообще – кто еще может, кроме Израна быть, есть в нем что-то такое, дотошность его или скрупулезность, которую сразу не увидишь, со временем…

– И к чему ты это?

– Да так подумалось. Слушай, Шага, когда он придет? Надоело здесь.

– Не знаю, вон у него спрашивай, – он кивнул в сторону Краюхиной спины.

Чий поднял глаза и посмотрел на факел, черная струйка поднималась вверх, мимо пыльного стропила, и уходила куда-то к темной кровле. «Серого стропила, – поправил он себя. – Серое стропило, серая крыша, как тогда, когда он сидел дома, еще до прихода брата, такая же, как и балки Амбара, Серость никуда не пропала, как и котел, из которого дома он ел кашу… Дома, дома… домой бы». Вот сейчас еще не поздно, Драр еще не спит, и может быть, будет ждать. Он представил брата, как он сидит рядом с очагом, глядит в огонь и ждет его специально, потому что Чий просил. А он не придет. Стало тоскливо. Да нет, спать ляжет, что ему меня ждать.