Наталья Лучникова - Шильонский замок. Нити времени

– Я не говорю по-французски.

Прежде, если я отвечала по-английски: «I don’t speak French», услышав это, со мной начинали резво говорить по-английски, и я вновь вынуждена была улыбаться и пожимать плечами в ответ. Моих познаний в английском хватало для того, чтобы спросить дорогу и заказать себе обед, но не более того. Так, со временем, чтобы, не вводить собеседника в заблуждение и не попадать в него самой, я стала отвечать по-русски, чтобы было понятно, на каком языке я могу понимать, слушать и говорить.

К моему удивлению, незнакомца нисколько не смутила русская речь, и он медленно по-английски произнёс:

– Do you speak English?

На что, я также медленно, почти по слогам ответила:

– Better than French, but much worse than Russian.

Он широко улыбнулся, и тоже разделяя слова на слоги, произнёс:

– My name is Basko.

Поскольку его желание продолжить общение было очевидным, то кроме как пытаться понимать и говорить по-английски, другого выбора, ни у него, ни у меня не было. Услышав его намеренно медленную речь, я улыбнулась, вспомнив отца, который в детстве, также спокойно и не торопясь объяснял простым языком не понятные мне вещи.

– I’m sorry, but I don’t speak Russian, – ещё медленней проговорил он, и стал спускаться вниз по ступенькам, аккуратно взяв меня под локоть. Мы спустились к озеру, и медленным прогулочным шагом пошли по дороге, уступая дорогу любителям кататься на роликах и велосипедистам. Баско всё больше напоминал мне отца: такой же красивый, уверенный, а ещё могучий и надежный, похожий на замок, который остался позади. Мы дошли до одной из многочисленных скамеек, расставленных вдоль берега, и он предложил мне сесть. Скамейки вдоль озера, словно специально расставлены для уединения: они спрятаны за деревьями и цветами, и чтобы обнаружить их, нужно спуститься к самому берегу. Стоя у линии воды, спиной к озеру, их замечательно видно, но с бульвара, где прогуливаются туристы и местные, их не видно совсем, только кусты и цветы, обрамляющие скамью, служат указателями для желающих отдохнуть сидя у берега.

Какое-то время мы сидели молча, и наблюдали за птицами, прилетевшими к нам в ожидании корма. Первым подплыл лебедь: красивая, благородная птица, своим величием и грацией, моментально приковывающая к себе взгляд. Я отломила кусочек от своего круассана и бросила в воду. Лебедь оживился, но остался в стороне, подплыть он не решился. Я бросила ещё кусочек, лебедь вновь встрепенулся в порыве подхватить, но остановился и вместо того, чтобы плыть к кусочкам, стал плавать из стороны в сторону, ни на сантиметр не приближаясь к желанной пище. Мне стало интересно, сколько времени и кусочков понадобятся лебедю, чтобы наконец-то решиться, подплыть и съесть их. Я бросила третий кусочек, четвёртый, а вот пятый бросать уже не пришлось. Откуда то приплыла утка, схватила один кусок, потом появилась другая, следом прилетели неизвестные мне мелкие пернатые, потом воробьи, и уже через мгновение весь этот птичий коллектив не оставил ни крошки. Они были такие шустрые и смешные, они с таким азартом соревновались за каждую крошечку, что я не заметила как скормила им всё, что у меня было. И только после этого я вспомнила о лебеде. А он всё это время оставался в стороне, но уже без оживлённого взгляда, а с опущенной головой. Он, кому сама судьба подарила очевидные преимущества, остался голодным и без внимания, а те, кто не располагали внешними привилегиями, были сыты, довольны и обласканы вниманием. Это забавное наблюдение увлекло не только меня, но и Баско, он с интересом смотрел за движениями лебедя. Когда птицы решили, что здесь им больше ничего не дадут, они улетели также мгновенно, как и появились, и только после них, не поднимая головы уплыл лебедь. Я тоже хотела удалиться от этого места, и повернулась к Баско, чтобы жестами показать своё намерение, а он в ответ достал из кармана пиджака карточку и показал мне:

– This is my grandpa.

При этом Баско так пристально и цепко смотрел прямо в мои глаза, что я не смогла не только отвести взгляд и взглянуть на снимок, но даже моргнуть. Он словно сканировал каждый миллиметр моей души, а потом медленно, почти по слогам проговорил два слова: «Tomorrow here», встал и буквально исчез за кустом цветов.

Вся эта ситуация была похожа на сон, который едва проснувшись ощущаешь как реальность, хотя нет никаких внешних проявлений этой самой реальности. Я не знала, что делать, потому что рано утром у меня был поезд в Милан, а оттуда долгий перелёт домой. Я не помню, сколько времени я пробыла в оцепенении, прежде чем, поняла, что выход есть только один: сделать то, что я могу сделать.