Дмитрий Вержуцкий - Рыбацкая удача Ивана Ильича

На этих словах, в угасающем сознании Ивана Ильича что-то вспыхнуло. «Ах, так! Термос они заберут!! Его термос!! Он здесь тонет, а они его термос прибирают!» Зло прокатилось по совершенно умотанному, замерзающему телу и внезапно придало ему новых сил. Он снова набрал воздуха в легкие и опять нырнул, яростно устремившись в сторону берега…

«Пять, семь, десять, двенадцать, пятнадцать!», – его колено задело о камни. – «Берег!!»

Изо всех оставшихся сил он сгруппировался и пружиной вылетел из воды. Иван Ильич с молодости для придания нужной в научном мире солидности носил бороду и длинные волосы, частенько затягивая со сроками стрижки. Так получилось, что очередная огромная волна как раз вздыбилась у берега, и на самой ее вершине оказался поднятый по пояс Иван Ильич с огромной спутанной гривой волос, в тельняшке, с распростертыми в стороны руками, сверкающей яростью в глазах! Громовой голос хоккейного болельщика перекрыл шум бури :

– А ну, падла, положь термос!! Удавлю, ворюгу!!!

Вылетевшее с оглушающим матом из бушующих у берега волн фантастическое создание, видимо, произвело на бедных курортников совершенно неизгладимое впечатление. На долю секунды остолбенев, они заорали от ужаса и, бросив на траву злополучный термос, с невероятной прытью рванули в сторону своего санатория, боясь оглянуться и продолжая непрерывно вопить от страха.

Иван Ильич, подхватив термос, как и был в шерстяных носках, тоже помчался домой, благо – до него оставалось немного. Двести метров он пробежал на одном дыхании. Стакан самогонки и уже натопленная баня оказались вполне действенным средством от перенесенного шока и для сохранения здоровья. Удивительно, но с его слов, даже простуды легкой он тогда не подхватил…

Что там любители прогулок в непогоду из числа отдыхающих рассказали в санатории о случившемся с ними – вряд ли кто сейчас вспомнит, но легенду о «Байкальском дьяволе», появляющемся из пены волн во время урагана, мне однажды приходилось слышать от местных жителей…

Однажды, удивительно теплым для Сибири, июньским вечерком, я сидел на краю тормозной площадки грузового вагона, спустив ноги в кедах на вторую ступеньку. «Товарняк» стоял недалеко от города, как раз посередине Ново-Ленинских болот, называемых всеми так из-за городского микрорайона, граничившего с этими природными угодьями. С обеих сторон полотна дороги крутые откосы вели в непролазные топи. Судя по всему, где-то перед головным тепловозом горел красный свет. Он не пропускал состав на уходящую дальше и дальше железнодорожную магистраль, по которой, через пять с небольшим тысяч километров, можно достичь большого столичного города, называемого Москвой.

Солнце садилось. Болотная живность суетилась и хлопотала, стараясь полностью использовать каждую минуту такого чудесного вечера для добывания пищи, кормления уже появившегося у большинства потомства и прочих хозяйственных забот. Перед площадкой находилась небольшая, метров двадцать в поперечнике, заводь, окруженная зарослями камыша и тростника по периметру. В середине, чуть выше уровня воды, располагался небольшой островок. На краю, немного наискосок, лежало бревно, тоже покрытое разной околоводной растительностью. На нем сидело и дружно занималось хоровым пением с полдюжины мелких лягушек.

Время от времени сюда подплывала ондатра с пучком водорослей во рту. Она перебиралась, распугивая лягушек, через препятствие, достигала другого конца островка и, нырнув, исчезала в подводном входе в свою хатку, возвышавшуюся кочкой недалеко от берега. В воздухе стоял, ни с чем не сравнимый, сложный болотный запах, вмещавший оттенки водной свежести, гниющих растений, перемежаемый ароматами разнообразных цветущих растений, тоже пытающихся все успеть за столь короткое в наших краях лето.

Лягушачья капелла с заводи соревновалась в вокальных достижениях с другими, вдохновенно распевающими во всех концах обширного озерно-болотного пространства. Их дополнял щебет, писк и гомон множества пернатых обитателей этих мест, создавая причудливый звуковой фон угасающему вечеру.

С заходом солнца быстро стемнело. Состав так и стоял посередине болота, терпеливо дожидаясь разрешения на продолжение пути. Последняя сигарета закончилась. Щелчком я отправил окурок в полет, целясь в уже исчезающее в сгущающихся сумерках бревно на островке. До него от края железнодорожной насыпи было недалеко, метров семь-восемь. Бычок не долетел, упав в покрытую ряской воду, и, коротко зашипев, погас. Лягушки замолчали и с шумом попрыгали с бревна.