Юра Хадзис - Евангелие от Кирилла

– Ладно.

– Только будьте на связи.

Они попрощались. И когда Никита закрывал за ними дверь, то подумал, что не надо быть пророком, чтобы предсказать, что Карвовский на грани запоя.

Кирилл и Савелий вышли из подъезда и вздохнули с облегчением.

– Вот тебе бабушка и юрьев день, – проговорил Карвовский.

– Да уж, – Исаев посмотрел на свою машину. – Тебя подвести?

– Да, спасибо. За одно и обсудим кое-что.

Исаев, подойдя к машине, снял ее с сигнализации и стал отпирать дверцу. Мужчины сели в нагретый салон. День был солнечный. Кирилл опустил наполовину стекло в окошке с его стороны.

– Обидно, я так рассчитывал, что уже все закончилось, – проговорил Карвовский, когда машина выруливала со стоянки. – Да и другие дела стоят.

«Стоят, – подумал Исаев. – я бы уже к съемкам мог приступить».

– Знаешь, Кирилл, – начал Карвовский немного неуверенным тоном. – Как я пришел к идее нашего сценария? Это я тебе говорю для ненавязчивого пиара. Потом раскрути с журналистами. Где-то за полгода перед началом написания я начал видеть перед глазами лик. Да-да, не подумай, я не придумываю. Все так. Покурить можно?

– Валяй, – Исаев щелкнул рычажок, включая вытяжку и открыл пепельницу.

– Зажигалка работает? – спросил Карвовский.

– Да.

Карвовский вытащил из кармана пачку сигарет и закурил. – Хочешь, – рассеяно предложил он, когда уже спрятал сигареты в карман.

– Нет. Продолжай, что там у тебя?

– Про что?

– Про лик?

– А. Ну, понимаешь, я видел его довольно часто. Знаешь, в рисунках мебели он угадывался, в узорах обоев, линолиума. В полудреме появлялся. Нет, не так часто. Просто бывало.

– И что?

– Нет, ничего. Я думал – поможет распиарить фильм.

– А. А что за лик-то?

– Ну, Иисус. Лицо с бородой, волосы длинные, знаешь, я потом иллюстрацию Дорэ увидел, точь-в-точь. Это и заставило меня засесть за сценарий.

– И на кого он был похож?

– Кто? – Карвовский внимательно посмотрел на Исаева: не смеется ли он. – Бог что ли? На икону, конечно.

Исаев только кашлянул. Он никогда бы не стал рассказывать про свой сон. Да и поймут ли его.

Вернувшись домой, Кирилл Исаев сел за свой компьютер и стал размышлять. Кто он, маленький Христос, сын Божий? Кем был тот человек, которого мечтает сыграть каждый современный актер.

Кто был он сам, маленький Кирилл? Ведь он будет играть Христа, придется искать ребенка, похожего на него. У матери сохранились его детские фотографии, надо будет позвонить ей.

Кирилл поднялся и взялся за сигарету. Он устал. И правда, почему бы не экранизировать один из трех оставшихся Евангелий. Так просто. «Ника», по крайней мере, за это обеспечена. Там и престиж, и соответствующий имидж.

Кирилл лег с сигаретой на диван, наслаждаясь каждой затяжкой, и стараясь при этом ничего не думать – занятие, которое у большинства людей получается лучше всего.

Он расслабился. Правая рука с сигаретой покоилась на груди. Замутненный взгляд еще видел тлеющий кончик. Но тление постепенно тухло, сознание покрывалось туманом. И он заснул в одно мгновение с тем, как окончательно потухла его сигарета. Все. Как выключили свет.

Глава 2

Иисус Бен Иосиф.

Считается, что самый длинный и хорошо запоминающийся сон приходится ближе к концу. Первая же череда сновидений проходит, как в калейдоскопе, не оставляя ничего, кроме смутных чувств. У Исаева это были разговоры, горящий экран монитора, съемки, аппаратура.

И возникла улочка. Выбитые в скале ступеньки тянулись от единственного источника вверх. Пыльная улочка между глиняными домиками с плоскими крышами и торчавшими деревянными балками и столбами. Веревки тянулись между ними, и одежда из льна и шерсти сушилась там.

Маленькие взъерошенные дети, одетые в лохмотья, которые едва прикрывали их худенькие загорелые тела, играли в камешки у невысокого крыльца. Они были похожи: грязные потеки на смуглых лицах, кудрявые длинные волосы, большие карие глаза. И громкие, пронзительные голоса. Дети ссорились, размахивали руками, сидя на корточках. Вдруг один из них, самый крупный, резко подался вперед и с силой толкнул мальчика, сидевшего напротив, самого худенького из всех. Тот опрокинулся навзничь. Остальные только этого и ждали. Как растревоженные воробьи, набросились они на товарища, набивая ему рот пылью, чтобы не кричал.

Но тут еще один мальчик, старше их года на два, выскочил из дома неподалеку и бросился к куче барахтающихся тел. Босые ноги его тонули в пыли.