Игорь Валериев - Ермак. Отряд

– Да, не стало первого и единственного поэта Приамурья, – грустно вытирая платком уголки глаз, произнесла незнакомая мне сестра милосердия и продолжила мелодичным голосом:

Я же про себя вспоминал наши отношения с Волковым. Всё-таки знакомы были почти девять лет. Дружбы не было, нельзя было назвать их даже приятельскими. Честно говоря, к поэзии я был и остаюсь равнодушным. Те песни, автором которых считаюсь, – чистый плагиат из будущего, вырывающийся, как правило, если я перебирал спиртного. Леонид же Петрович к моей славе песенника относился с большой ревностью, я же его стихов достойно оценить не мог, считая какими-то наивными, что ли.

В голове всплыло несколько строк, запомнившихся из-за простодушия, какой-то невинности и неискушённости:

А по-человечески Волкова было жалко. Ещё в большей степени жаль было его жену и детей. Поглядев на Машеньку, которая стояла боком ко мне, как от озноба передёрнул плечами.

«Может, ну её к ядрёной фене семейную жизнь. А то с моей профессией – родину защищать – есть большая вероятность, что Мария Аркадьевна может получить весточку о моей преждевременной кончине на поле боя. А как-то не хочется её вдовой сделать, а возможных детей сиротами оставлять», – подумал я и чуть не плюнул через плечо три раза, чтобы не сглазить.

Между тем окружающие продолжали горячо обсуждать смерть Волкова. Он для них всех был близким человеком. Кроме проблемы похорон, кто-то поднял вопрос о том, что необходимо за счёт общества объединить и издать одним сборником стихи, рассказы, очерки Леонида Петровича, которые были напечатаны в газетах «Сибирь», «Восточное обозрение», «Амурский край», «Владивосток», в журнале «Природа и охота», в двух небольших сборниках стихов «На Амуре» и «На Дальнем Востоке». Не участвовали в этом я, супруги Бутягины и Машенька. Мы были в Благовещенске людьми новыми, пришлыми, с творчеством поэта незнакомыми, ну, может быть, кроме меня. Но мне сказать было нечего.

Минут через десять, когда ажиотаж обсуждаемого вопроса спал, Плотников смог продолжить повествование о дальнейших перипетиях боя. Хотя рассказывать было уже практически нечего. Китайцев дружно выбили со второго яруса окопов и ложементов, а потом стрелки на плечах отступающего неприятеля ворвались и в третью линию окопов, заставив центр и правый фланг обороны противника отступить с Колушанских высот. Левый фланг, который атаковали казаки, слаженно последовал за отступающими колонами китайцев.

Но это организованное отступление закончилось, когда на гребень высот подняли наши орудия. Огонь шрапнелью из них заставил броситься китайцев в бегство. А тут и казаки подоспели, перевалив через хребет Колушанской горы. Несколько оставшихся боеспособными подразделений войск принца Цина смогли сдержать атаки казаков и позволили основной массе китайцев отступить к Айгуню. Во время этих последних атак Плотников и был ранен. И не он один. Потери были значительные. Кроме Волкова из Амурского казачьего полка погибли ещё старший урядник и пять казаков, а вместе с Плотниковым были тяжело ранены три урядника и шесть казаков. Легкораненых никто не считал, так как они оставались в строю. У стрелков потери были ещё больше.

Когда народ по окончании рассказа разошёлся от кровати раненого, я не удержался и поинтересовался, как себя в бою вёл хорунжий Селивёрстов.

– Ох, Тимофей Васильевич, и не спрашивайте. Вот ведь настоящий сорвиголова. Когда первая атака Колушанских высот закончилась неудачей, генерал Грибский приказал объединить все десять пулемётных расчётов в один отряд под командованием Романа Петровича, – есаул улыбнулся и разгладил усы. – При втором штурме они шли в центре во главе сретенцев на том участке, где стояли шесть китайских орудий, и перебили всю прислугу, а также пехотное прикрытие. Говорят, хорунжий Селивёрстов был впереди всех с пулемётом. Ловко так действовали, как те кубанские пластуны во время войны с турками. Никто даже ранен из них не был. Захватили все шесть орудий, шесть знамён принца Цина, в три раза больше, чем мы двумя сотнями на левом фланге. Так что, думаю, очень скоро на груди Романа Петровича будет такой же заветный для всех офицеров белый крестик, как и у вас. Да и ваши браты, а они все были в пулемётных расчетах, точно по знаку отличия Георгия четвертой, а то сразу и третьей степени получат.