Александр Кириллов - Время перемен 1

«Сынок, весь день не было тебя, иди, покушай, я борщик сварила, какой ты любишь», – проговорила женщина, ставшая в силу обстоятельств моей мамой. Второй родитель сидел на своем месте, так же с полной рюмкой и полупустой бутылкой «Русской», только вместо сосисок у него была тарелка каши с котлетой.

«Да, с родителями тоже надо что-то делать. Женщину жалко, да и мужика тоже. Так жить нельзя. А сколько я здесь пробуду неизвестно, но в этом доме, как минимум, год. Исправить их – увольте, это бесполезное и просто нереальное задание в этом возрасте, а вот чем-то заинтересовать, чтобы они «увидели свет» в конце тоннеля, может быть и можно. Вот только чем?» – думал я.

Эти размышления прервал голос родителя, дающего ценные наставления: «Где ты весь день болтался? Смотри, сын, станешь пить, глушить безысходность водкой, и не заметишь, как сопьешься. Я вон тоже борюсь, но не могу победить ее».

– А чего не можешь-то, пьешь-то почему?

– Жизнь такая, потому что. Что ты смотришь на меня волком. Я тоже был молодой и сильный, женился, тебя, оболтуса, родил, а ты вместо опоры нам к старости, шпаной стал.

– Может быть, на тебя смотрю и пример беру.

– Ах, ты, паскудник!

– Сиди, батя, не дергайся. Раз жизнь такая, значит, будем эту жизнь менять.

Я ушел к себе и завалился спать, чтобы утром собраться и топать в школу.

Район был окраинный, поэтому и контингент в школе учился довольно слабый. Если даже меня взяли в 9-10 класс, то кто тогда учился до 8-го, мне аж интересно стало. Хотя были и настоящие отличники, точнее, отличницы, попавшие в эту школу и класс в силу своего местожительства, ну и хорошисты. Я всегда был троечником, хотя до 9 класса подающим, правда, очень слабые надежды вырваться в хорошисты, но поскольку я в ПТУ или техникум не стремился, то для комплекта двух старших классов в 9 «Б» записали и меня. А вот в девятом классе мне, то есть моему реципиенту, стало совсем неинтересно учиться, и те слабые надежды стать хорошистом переросли в надежды остаться троечником и вообще получить аттестат зрелости. Человеком я стал довольно грубым и скучным по интересам. Правда вытянулся на 10 см и, имея приличные для 9 класса габариты, мог настучать «в дыню» своим одноклассникам или другим школьникам, что регулярно и делал. Стал курить «Беломор» или «Приму» – дешевые папиросы, а на другие не было денег. Деньги я отжимал у мамы и брал на гоп-стоп малолеток или подвыпивших работяг. В общем, мой герой становился готовым мелкоуголовным элементом или, попросту говоря, обычной шпаной, без каких-либо устремлений к лучшему. Печально, однако. Еще я с прошлого года пил дешевые портвейны и водку, и курил.

Оказывается, в классе меня называли Калиной, сокращая фамилию, или Кентом. Кличка эта приклеилась, как мне рассказали одноклассники, когда я стряс с какого-то «интуриста», оказавшегося в нашем городе по делам или на экскурсии, пачку сигарет «Кент» и ходил неделю, хвастаясь ею, не сколько куря, сколько доставая из нее сигарету, как будто собираясь закурить, а потом, пряча ее обратно в пачку, якобы, передумал. Был у нас в классе парень по кличке «Мабейка», потому что он часто напевал слова припева из песни «Бони М» «My Baker», которые в исполнении советских ребят так и звучали «ма-ма-ма-ма, мабейка…». К слову говоря, в основу сюжета для этой знаменитой песни легла реальная история семейной американской гангстерской шайки 1930-х годов, руководила которой дама по имени Мамаша Баркер. Только Калиной меня чаще называли одноклассницы, а Кентом парни. А если углубиться в языковедение, то на тюркском кент означал город, например, Ташкент –каменный город.

Зайдя одним из последних в класс, я поглядел, где сидит Серега и уселся на парту сзади него рядом с какой-то принцессой килограммов под 80 весом при росте в 155 сантиметров.

«Боже, за что меня посадили с этой прекрасной тыквой», – подумал я про себя.

Народ уставился на меня в недоумении. Я был пострижен, чист, наглажен и производил впечатление не привычного всем Витьки Калины, а этакого студента. Увидел я и Таню, которая мне приветливо помахала – симпатичная девушка, надо к ней приглядеться поближе или получше, хе-хе.

А вот на соседнем ряду сидела действительно яркая фея, этакая жгучая брюнетка с обжигающими темно-карими глазами – гроза мужчин, одним словом. Рядом с ней сидел крупный, немного толстоватый парень, явно неровно к ней дышащий по прозвищу Лапа или Лапин, как я узнал позже.

«Вон, значит, о ком говорил Хренов», – подумал я, наблюдая веселую рожу Сергея, повернувшегося ко мне и машущего головой в ее сторону.