Анатолий Дроздов: Кровь на эполетах

«La Grande Armée» [1] Великая армия (франц.). покидала разграбленную и дымящуюся Москву. То, что уцелело после первого пожара, по приказу императора было взорвано. Под церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи, храм Ивана Великого, многие другие здания был свезен порох из московских арсеналов, но в суматохе внезапного выступления сделать все как следует не вышло. Взрывами была уничтожена до основания Водовзводная башня, частично – Никольская, Безымянная и Петровская. Рухнула и часть кремлевской стены, а вот колокольня Ивана Великого устояла. Тогда Наполеон повелел предать огню все, что не разрушилось при взрывах.

Старая столица вновь пылала, а из нее колоннами шагали старая и молодая гвардия, топала следом обычная пехота, не удостоившаяся чести именоваться гвардейской, рысью шла кавалерия: кирасиры, драгуны, уланы и гусары; катили в колясках генералы и маршалы. Наполеон и его армия покидали негостеприимную русскую столицу. Вместе с ними уезжали и штатские: французские купцы и рестораторы, владельцы модных магазинов, актеры и парикмахеры, гувернеры и модистки, коих в Москве до войны обреталось бесчисленное множество. Для них в свое время далекая Россия представлялась сказочным Эльдорадо, и они стремились в эту страну в надежде разбогатеть. Кому-то удалось сколотить капитал, кто-то разорился и опустился на самое дно, но большинство так или иначе пристроились и были довольны жизнью. Сейчас те из них, которые остались в Москве после бегства ее жителей и приветствовали приход французов, загорелись желанием вернуться на историческую Родину. Публика побогаче двигалась в экипажах – разномастных каретах, ландо, колясках, кативших по три-четыре в ряд. Те, кто победнее, тащились на реквизированных у местных крестьян телегах, а то и вовсе топали на своих двоих, навьюченные нажитым непосильным трудом, но чаще награбленным у москвичей скарбом.

Среди богатых экипажей выделялась роскошная карета знаменитой Мари-Роз Обер-Шальме. Французская эмигрантка, некогда сбежавшая из Франции от революции, сумела за двадцать лет сколотить в России огромный, полумиллионный капитал. Мари-Роз принадлежал самый модный (и самый дорогой) магазин престижных французских товаров в Глинищевском переулке [2] Этот дом сохранился. В нем, кстати, неоднократно бывал Пушкин. . Последние парижские наряды, ткани, севрский фарфор и другие предметы роскоши. Цены там были такие, что москвичи прозвали хозяйку «Обер-шельмой». С приходом в Москву «La Grande Armée» «Обер-шельма» окружила заботой Наполеона: следила за его питанием и бытом, давала советы, как вести себя с русскими. И вот теперь убегала, понимая, что в России за такое по головке не погладят.

Если колонны отступавшей гвардии Великой армии еще походили на войска, то остальные полки, бригады и дивизии напоминали орду, возвращающуюся из набега. Грабители тащили добычу. Тюки с награбленным заполняли телеги, вьюки лошадей, зарядные ящики артиллерии, из которых безжалостно выбросили ядра и картечь. Походные кузни лишились наковален, инструментов, гвоздей и подков. Их место заняли меха, которых в старой русской столице оказалось особенно много [3] Москва в то время была центром меховой торговли в России. , одежда из дорогих тканей, серебряная и фарфоровая посуда. Мешки с награбленным висели даже на стволах пушек. Рядовые солдаты и унтер-офицеры несли добычу на плечах. Самые предусмотрительные использовали для этого ручные тележки, которые толкали русские, понужденные к тому угрозой расправы. Часть солдат, которым не досталось тележек, не мудрствуя лукаво, погрузили на плечи захваченных рабов поклажу и теперь просто шагали рядом, подгоняя носильщиков.

Добыча была столь богатой, что солдаты, тащившие ее сами, сгибались от тяжести. Многие понимали, что не донесут, но бросить награбленное было выше их сил. Поэтому кряхтели, стонали, но упорно шагали вперед.

Шли весело. Солдаты горланили песни, штатские улыбались. Некоторые семьи богатых купцов вырядились как на пикник: женщины надели шелковые капоры, роскошные платья и белые башмачки. Октябрь 1812 года выдался необычно теплым, и ландо ехали с открытым верхом, позволяя окружающим все это богатство разглядеть. Несмотря на отступление, никто не горевал. Сгоревшая на три четверти, оставленная населением, мрачная и негостеприимная Москва надоела всем. В ней было море выпивки – уехавшие дворяне оставили погреба, полные вина. Хватало сладостей – в частности, сахара. Но в погребах и кладовых было мало муки, а следовательно – и хлеба. Рядовые пехотинцы и кавалеристы видели его нечасто. Впрочем, не горевали: в Смоленске ждут магазины [4] Магазинами в то время назывались склады.