Безбашенный Array - Античная наркомафия - 5

- А где они возьмут столько людей?

- Там же, где и всегда брали. При Каннах у этих ДРУГИХ, которых мы с тобой не называем, было восемь легионов, а к концу ТОЙ войны - уже больше двадцати. С тех Канн прошло уже, считай, тридцать лет, и за эти тридцать лет эти ДРУГИЕ давно уже все свои тогдашние потери восполнили. И если понадобится им снова мобилизовать и послать КУДА-НИБУДЬ двадцать легионов - будь уверен, они их мобилизуют и пошлют.

- Ну, если так - тогда да... И сколько же нам ещё терпеть этих ДРУГИХ?

- Нам - всю оставшуюся жизнь. И скорее всего, не только нам, но и нашим детям, и нашим внукам. А может, и нашим правнукам, - во многом знании, говорят, много печали, и я решил без нужды не расстраивать союзника ещё более неприятной правдой - что сцепить зубы и ждать придётся почти шестьсот лет, двадцать четыре поколения. И это только если наши потомки получат Бетику на правах федератов, а если император вдруг заупрямится - ещё пару поколений ждать придётся. А для этого - ещё как минимум своё собственное государство они сохранить должны будут, и возможно это только в качестве римского друга и союзника. И начинать дружить с Римом надо уже сейчас, пока Рим ещё не оскотинился, дружбу ценит и с друзьями ведёт себя порядочно. Чтобы позже, когда он оскотинится, уже установившаяся традиция довлела...

- Мы ведь что ещё думаем? - разглагольствует Ротунд, - Работать, конечно, нам теперь приходится больше, но зато пшеница урожайнее ржи, а пшеничный хлеб - вкуснее. А виноградное вино вкуснее горького пива, и получается, что с вами живётся лучше, чем жилось без вас. А эти наши горе-соплеменнички с севера если придут, так с ними разве так поживёшь? Они же и сами хорошо не живут, и другим не дают! Вот, Грат вернулся оттуда, так такое рассказывает, что на острие фалькаты мы видели таких соплеменничков!

- Какой Грат? - не въехал я.

- Да твой бывший раб, которого ты в позапрошлом году освободил, а он сдуру на родину податься вздумал. А осенью сбежал оттуда, ко мне пришёл и у нас поселился. Эй, Грат, хватит прятаться! Подъезжай поближе и рассказывай бывшему хозяину то, что нам рассказал!

Подъехавший всадник из свиты вождя снял свой закрытый шлем такого же коринфского типа, что и у самого Ротунда, только не бронзовый, а кожаный, и тогда я узнал бывшего раба-лузитана с моей оссонобской латифундии.

- Осенью, значит, вернулся? Ну и отчего ж ты тогда, Грат, ко мне не пришёл?

- Да просто мне стыдно было на глаза тебе показываться, господин. Ведь как ты предупреждал меня, когда отпускал, так всё и вышло, и зря я тогда тебя не послушал. Вот вернулся я домой - к СВОИМ - думал, обрадуются, а вместо этого на меня прямо сходу вдовы и родные не вернувшихся набросились - где их сыновья, мужья, братья и отцы и почему я живой и здоровый, когда их нет? Чуть ли не в предательстве меня обвиняли, как будто бы это я виноват в гибели их близких! Ладно, разобрались мы там кое-как с этим, и я уж думал, что теперь-то заживу. Куда там! Ты дал мне с собой три мешка пшеницы, и я хотел один из них отдать односельчанам, чтоб посеяли, второй посеять на своём поле, а из третьего - лакомиться хотя бы иногда пшеничным хлебом, пока новый урожай не созреет. Так что бы ты думал, господин? Вместо того, чтобы посеять и вырастить урожай из этой полученной от меня пшеницы, это дурачьё тут же всю её смололо, испекло и сожрало, а потом снова ко мне - у тебя ещё есть, давай и её тоже. А как СВОИМ откажешь? Вот так и оставили меня без пшеничного хлеба - хорошо хоть, я семенной мешок посеять успел, а иначе сожрали бы и его. Время дикий виноград собирать - всем говорю, посылайте жён, много наберём и много вина сделаем, а мне говорят - не выдумывай, так никто не делает. И в результате - как собирать, так моя жена одна, как давить сок, так мы с ней вдвоём, как мёд диких пчёл добывать для подслащения, так я один, а как пить готовое вино - так вся деревня сбежалась. И опять же, как откажешь СВОИМ? Выдули всё в считанные дни, и у меня ни пшеничного хлеба, ни вина. А мне говорят - не переживай, пропасть не дадим. Ну, пропасть-то не дали, это верно. Но у тебя я к пшеничному хлебу привык, а ржаной после него кислым кажется. Так то я, а моей жене он вообще плохо пошёл, она же у меня мавританка - только по совсем маленькому кусочку и могла его есть, чтобы не заболеть. И пиво это ячменное после вина в горло едва лезет. А так - да, позаботились, пропасть нам не дали. Даже хижину построить помогли, но какую? Такую же глинобитную мазанку, как и у всех! Я хотел из камня себе построить, как ваши турдетаны строятся, а мне говорят - не выпендривайся, каменной даже у нашего вождя нет, и ты тоже живи, как все. Даже когда я САМ пол себе в хижине вместо глиняного каменный из гальки выложил, чтоб подметать жене было легче и соломой его не застилать, так и то пересуды пошли, что я заважничал и умнее всех хочу быть. Ладно, зиму пережили, весну на остатках ржи, ячмене и желудях перебились, летом урожай созрел - я со своего поля восемь мешков пшеницы собрал. И тут опять вся толпа - опять попировать захотели, да так накинулась, что даже на семена мне не оставили - так всё и смололи, и испекли без остатка. Потом, когда всё уже сожрали, так спохватились, что сеять нечего. Ладно, говорят, потом в набег сходим и ещё пшеницы добудем, а пока - что ж поделаешь, раз больше нет? А осенью ещё спрашивают меня, почему я жену в лес за виноградом не посылаю, ведь такое вкусное вино в тот раз получилось. И помочь ведь никто не предложил - опять, значит, собирать и делать нам с женой, а пить всем? А зачем оно нам, это вино, если его опять всё вылакают, а нам потом опять горьким пивом весь год давиться? Мы уж лучше тогда и возиться с ним не будем, а наварим такого же пива, как и у всех. Так они на меня ещё и обиделись, когда я им так и ответил! Мы к тебе, говорят, со всей душой, а ты вот так, значит? Я же им ещё и виноват!