– Не понимаю, он сказал никому не говорить, а сам поместил объявление в газету. Что-то не сходится… – прищурившись, сказал следователь.
– Так вот. Я ему этот вопрос и задал, на что он мне сказал, что его сами найдут те, которым на самом деле нужна помощь. Загадочно это всё как-то…
– Хорошо. Что-нибудь странное вы заметили, когда были в его кабинете?
– Ничего. Выглядел он прилично, заумно, доверительно. Ему, наверное, как и мне, лет шестьдесят. Везде висели какие-то грамоты, благодарности, медали. Фотографии были, да. Даже с Брежневым!
– Вот оно как… Дело обретает серьёзный поворот… – задумчиво сказал Волков, затягивая сигару.
Наступило молчание. Спиридон до последней капли налил коньяка, выдохнул, и залпом выдул всё содержимое стакана. Следователь, видя, что допрашиваемый скоро достигнет кондиции, в которой даже с крысой было бы разговаривать куда результативнее, задал несколько последних вопросов:
– Вы у него ничего не пили? Ничего он вам не подсыпал, не давал? Гипноза не было?
– Э-э-э… Нет, гражданин начальник, ничего не было, – ответил Степанов, частенько икая что есть мочи. – Хороший у вас коньяк, мы у немцев тоже его со складов захваченных тырили.
Спиридон даже сидя на стуле начал пошатываться. Волков кивнул дежурному, тот поднял подозреваемого и потащил к выходу.
– Спиря, ты точно ничего странного не помнишь? – в надежде спросил особист.
– Начальник, одно только помню, в его комнате всегда горел красный свет. Не обычный, а красный, аж в глазах резало, – невнятно ответил герой-освободитель и уснул, оперевшись на сержанта.
– Красный свет… Это уже интересно, – вслух сказал Волков, собрав все свои вещи в дипломат. – Очень интересно.
Глава
IV
Очередной раз не дождавшись такси, Волков решил прогуляться по столице. В голове он раз за разом прокручивал допрос, вспоминал странности поведения, материалы дела. Казалось, что картинка складывалась, но на самом деле он постоянно приходил к выводу, что она не складывается вовсе. «Красный свет» – думал он. Майор решил отвлечься от этого смутного дела и зашёл в таксофон, чтобы связаться с Кузмичом. Николай бросил жетон в телефонный аппарат и набрал номер своего приятеля.
– Алло, кто звонит?
– Здравствуй, Георгий, это я, Волков.
– Давно не разговаривали, Алексеич! Что там у тебя, освоился?
– Помаленьку. Дельце одно расследую.
– Молоток! И как, движется? Может помочь чем?
– Не, Кузмич, не нужно. Я вот что звоню, устал я в кабинете своём жить, может с квартирой как-то получится?
– Ё моё, что ж ты сразу то не сказал?! У меня вся голова забита, с этой генеральской должностью дел прибавилось в разы. Так, записывай адрес, выезжай туда. Постучишь в дверь, скажешь женщине, что ты от Цинёва. Обязательно скажи слово в слово: «Одинокому кораблю нужно причалить».
– Прям так и сказать? – недоумённо спросил особист.
– Конечно же нет, твою ж за ногу! Просто скажи, что ты от меня и тебе нужна служебная квартира. Предъявишь удостоверение. А дальше по обстоятельствам.
– Спасибо большое, Кузмич. Я у тебя в долгу.
– Это я у твоего отца в долгу. Жаль погиб. Думаю, он не против, что я отдаю долг его сыну.
– Да…
– Деньги-то есть? Зарплата через две недели?
– О деньгах не беспокойся, у меня достаточно, а вот с квартирой спасибо.
– Обращайся, Алексеич. Я побежал. Жена зовет, до скорого!
– До ско…
Звонок был сброшен с той противоположной стороны. Волков значительно повеселел от мысли, что теперь он сможет спать на хорошей постели, и будет заниматься своими личными делами без лишних глаз и внимания. Пройдя дальше по улице, он увидел забегаловку, а сверху белую таблицу со словом «Пельменная». Как много было в этом слове. Живот, почувствовав ментальную связь с этим шедевром кулинарного искусства, протяжно заурчал. Майор прибавил шаг и уже через пять минут стоял в очереди.
– Добрый день, что вам? – быстро спросила женщина за кассой на раздаче.
– Мне порцию останкинских пельменей с ложкой сметаны, два ломтика бородинского хлеба и… Какие у вас компоты есть?
– Яблочный, апельсиновый и смородиновый.
– И стаканчик апельсинового.
– С вас восемьдесят копеек.
Волков порылся в кармане плаща, нашёл рублёвую монету и положил её на тарелку у кассы. Вторая женщина в колпаке и фартуке накладывала горячие пельмени в глубокую тарелку. Видок у этой раздатчицы был неважный: хмурое лицо, ненавистные глаза и большая родинка на щеке под глазом, из которой торчали волосы. Аппетит, глядя на это, собирал вещи и уматывал куда-нибудь на другой материк.
Читать дальше