Галина Гончарова - Черная осень [litres]

Петеру разрешили жениться на любимой женщине только потому, что он был третьим, нужно было уж вовсе страшное стечение обстоятельств, чтобы ему – и на трон…

Так и получилось. Не рассчитал отец…

Эх, отец!

Что тебе стоило оставить трон мне, не Алексиусу? Алексиус, брат Гавриила и отец Петера, был неплохим императором, но очень уж мягким. Страшно сказать – он даже собирался смертную казнь отменить! И приговоры предпочитал без смертей…

Не расстрел, а каторга. Или высылка. Или…

Вот и доигрался.

Прилетела бомба – и нашпиговала свинцом и его, и Никласа. Чудом братец выжил, чтобы через пару дней помереть от яда.

Бомбисты, будь они неладны, в бомбу чего-то напихали да ядом все залили. И то чудо, что брат два дня продержался, успел распоряжения отдать.

А Андрей и того раньше умер. Вот и остался один Петер… болван.

Хоть дочерей бы замуж выдал, или еще как… да кто ж на них женится? В любом браке что надо?

Чтобы наследник был!

А эти… гнилое семя, дурное племя…

Предлагал Гавриил племяннику: возьми наследником Мишеля, моего сына… нет, уперся. Ну и поплатился, болван, за свои убеждения…

О, легок на помине…

– Мишель?

– Отец.

Сын был великолепен в форме кавалергарда. Гавриил искренне залюбовался отпрыском. Вот таким и должен быть истинный император.

Высокий, стройный, с черными кудрями, картинно падающими на высокий лоб, кареглазый, с ослепительной улыбкой…

Ум?

Да уж справится как-нибудь, если Петер справлялся…

О том, что Петер как раз и НЕ справился, Гавриил не подумал, вот еще не хватало. Вместо этого он приветствовал сына.

– Приколи розу. Ты откуда?

– Из Звенигорода.

– И что там?

– Принят манифест об Освобождении.

– Замечательно.

– Некто жом Пламенный выступает с речами.

– Пламенный… простонародье, – презрительно скривил губы князь.

– Да, отец.

– Что с полками?

– Третий и седьмой гвардейский на нашей стороне, я позволил себе послать гонцов к генералам Калинину и Логинову.

– Так… ответ был?

– Ждем.

– Поддержка Калинина нам не помешала бы… не помешает в нужный момент…

– Насчет Логинова я не уверен, все же Освобождение, а он из жомов…

– Да уж! Додумался братец, всякое быдло в генералы жаловать… запомни и не повторяй его ошибок! Быдло не знает благодарности.

Князь презрительно скривил губы.

Его сын послушно склонил голову.

Фигуры уже расставлены на доске. Но каков будет первый шаг?

Великий князь свой выбор сделал.

– Мама́, нам надо бежать.

Княжне Анне всю ночь снился один и тот же страшный сон.

Она падает.

Ее толкает сильная рука, она падает в яму, и небо над головой все отдаляется и отдаляется, а потом его и вовсе закрывает нечто…

Темное, страшное… И она понимает: ее похоронили заживо.

Страшно…

Боже мой, как же страшно…

– Аннет, держи себя в руках.

Ее императорское величество Аделина сморщила точеный носик. И Анна невольно вздохнула.

Мать очаровательна.

Недаром отец в нее влюбился, еще когда она была всего лишь княжной Аделиной. Женился, позабыв о проклятии, потом сделал императрицей.

Как ему ни говорили, что в роду будут только девочки, как ни убеждали, как ни ругался отец… то есть дедушка… Все бесполезно.

Ее величество действительно была очаровательна. Даже сейчас, в сорок с лишним лет, подарив мужу пятерых детей, она выглядела едва ли не ровесницей старшей дочери. И тревога лишь добавляла ей очарования.

Точеное лицо, платиновые волосы, хрупкая фигурка…

Аня выглядела совсем иначе. Она пошла в отца. Те же каштановые волосы, те же карие глаза, вздернутый нос, круглое лицо, да и фигура скорее крепкая, чем хрупкая. У нее запястья чуть не в два раза толще маминых…

Она и Лидия, которую в семье зовут Диди, – копии отца, остальные три сестры похожи на мать. А они вот получились неудачными, так мама говорит. И мужа им найти будет сложно…

Хотя если бы ей разрешили…

Аня на миг нырнула в воспоминания, в самые заветные и сокровенные, черпая из них силу.

Вот она кружится на балу с молодым офицером, вот они целуются на балконе, а вот…

Это уж вовсе запретное, о таком и думать рядом с маменькой нельзя.

Но…

Именно оно придает сил и заставляет биться сердце.

– Маменька, мы должны уходить. Вы не понимаете…

– Нет, не понимаю.

Аделина Шеллес-Альденская решительно пресекала все бунты в своем семействе. Железной рукой.