Виктор Тюрин: 1918 год: Расстрелянное лето [litres]

– Ясно. Теперь скажи мне, Митрич, что за войска в вашей деревне стоят.

Спустя пять минут стало известно, что в деревне стоит хозяйственный взвод какого-то там красного полка, который будучи сильно потрепанным в боях с гетманцами, был отведен на переформирование и определен на постой в этой деревне из-за сохранившейся здесь кузницы. Среди солдат взвода было два десятка умельцев-кожевников и оружейников, которые занимались ремонтом сбруи и оружия. Еще крестьянин рассказал, что у дома бывшего старосты, где теперь жило красное начальство, стоят две отремонтированные тачанки с пулеметами.

– Только патронов в них нема, – предупредил дед, который уже отошел от страха и потихоньку разговорился.

– Спасибо, отец. Мне подумать надо.

В моей голове уже сложился первый пазл. Я, как и все остальные офицеры, был захвачен и теперь находился в плену у красных. Такие эпизоды встречались во многих исторических фильмах. В большинстве случаев они заканчивались побегом, а дальше все зависело от политической направленности сценариста. Только здесь была не съемка. Быстро прикинул обстановку. Несколько человек в нательном белье при двух винтовках. Противник – взвод или немного больше, при тридцати винтовках и двух пулеметах. Нет, при четырех, если патроны под пулеметы на тачанках найдут. Есть еще один хороший момент. Дело к вечеру, начинает темнеть. Если нас не хватятся сразу, то у нас впереди целая ночь. За моей спиной кто-то резко передернул затвор. Крестьянин дернулся всем телом, словно хотел бежать, но в следующую секунду поник, словно принимая свою судьбу, какая бы она ни была. Я обернулся, разглядывая своих коллег по несчастью. На ногах было четверо, а еще один лежал на кучке соломы. Трое были полураздетые и босые, четвертый был одет в солдатскую форму, но стоял босой, видно сапоги мертвеца ему не подошли. Лицо лежащего мужчины в полумраке я рассмотреть не мог, но судя по тяжелым хрипам и надсадному кашлю, у него было что-то нехорошее с легкими. Все четверо мужчин, судя по их лицам, в достаточной степени познакомились с крепкими пролетарскими кулаками. Слева с краю стоял полноватый мужчина, лет сорока пяти. Он близоруко щурился. Его лицо с пышными усами выглядело вполне добродушно. Ни одной угрожающей черточки. Рядом с ним стоял бритоголовый крепыш. За ним стоял, с жестким лицом и колючим взглядом, долговязый офицер. По какому-то внутреннему наитию я окрестил его «тевтоном» и, как потом оказалось, не ошибся. Именно он был одет красноармейцем. Последним был жгучий брюнет, имевший приятную внешность и голубые глаза. Этакий любимчик женщин.

«Только не сегодня. Сейчас на его опухшее от побоев лицо клюнет лишь подзаборная шалава и то потребует деньги вперед».

Все они смотрели на меня с удивлением и надеждой. И то, и другое я мог понять. Какое-то время назад я умирал, а затем взял и ожил, потом голыми руками убил двух тюремщиков, и вот пленные на свободе и с оружием в руках. Так кто я: ангел или черт?

– Господа, у нас совсем нет времени, тем более на знакомство, поэтому пока обойдемся именами. Меня зовут… – я специально сделал паузу.

Первым отозвался полный мужчина, подсказав имя и отчество:

– Вадим Андреевич. Меня зовут Никита Васильевич Заболоцкий. Военврач.

«Тевтон» отрапортовал четко, по-военному:

– Штаб-ротмистр Михаил Генрихович фон Клюге!

Бритоголовый крепыш оказался подполковником Владимиром Андреевичем Донским, а красавчик представился подпоручиком Василием Аркадьевичем Збышевым.

– Какие будут предложения, господа? – спросил я их.

– В отряде должен быть только один командир. Вам и решать! – сказал, как отрезал, штаб-ротмистр.

– Хорошо. Господа, вы слышали старика. Все, кто может сейчас поднять тревогу, сидят в местной комендатуре. Там у них пулемет и пост. Первым делом мы должны устранить эту опасность, после чего будем строить свой план, исходя из новой инф… новых сведений. Кто знает, где она находится?

– Вы совсем ничего не помните? – неожиданно задал вопрос военврач.

– Ненужный вопрос. Так кто?

– А по нам не видно, поручик? Мы все там были, – с кривой ухмылкой ответил мне красавчик.

– Владимир Андреевич, снимите с трупа одежду. Переоденьтесь. Поведете меня в комендатуру на допрос. Все остальные остаются здесь. Штабс-ротмистр будет изображать часового. Деда возьмите к себе в компанию.

Пока шло переодевание, я поинтересовался у крестьянина, который уже уселся на солому, недалеко от двери: