Алексей Живой: Вторжение

– Вот это да, – задумчиво произнес боярин, отступая на шаг, чтобы убедиться, не померещилось ли ему, – кто же ты такой и как здесь оказался? За какие такие заслуги тебе башку оторвали?

Выглядело это странно. Особенно для разбойников, гонявшихся за звонкой монетой и побрякушками. Если ограбили, то почему перстень и клинок дорогой, тоже, кстати, изумрудами украшенный, оставили? Больше походило на месть, а эти дорогие вещи не сильно волновали тех, кто лишил головы их владельца. Но кто же он такой и зачем пришел в это потаенное место? Размышляя над неожиданной загадкой, Коловрат впал в задумчивость и даже на некоторое время позабыл, зачем он сам здесь очутился. Только едва слышные крики, донесшиеся снаружи, вывели его из оцепенения. Приказчики, выполнив указания в точности, похоже, уже давно пытались дозваться своего хозяина. Боярин бросился назад к входному отверстию и заметил, что ларец уже болтается напротив него на скрипучей веревке.

Недолго думая, боярин схватил веревку, притянул ларец к себе и благополучно поставил его на дно каменного прохода. Затем отвязал и скинул наружу веревку, которая осталась болтаться там, дожидаясь на этот раз его самого.

– Порядок! – крикнул он, вновь высунувшись ненадолго, своим приказчикам, обеспокоенные лица которых заметил над скалой. – Скоро буду!

Дотащив ларец до пещеры, Евпатий поставил его в самом дальнем углу. Рядом с тем местом, где когда-то была голова неизвестного мертвеца. Присыпав его камнями, больше для очистки совести – разыскать клад здесь было проще простого, – боярин уже было направился к выходу, но вдруг остановился и поднял клинок, отряхнув его от пыли. «Возьму с собой, – решил боярин, который любил загадки, засунув его за пояс, – вдруг со временем дознаюсь, кто таков был». Перстень с изумрудом и перекрещенными саблями он уже спрятал в глубокий потаенный карман.

– Охраняй мой ларец, – наказал Евпатий мертвецу. – Да, смотри, не балуй!

Выкинув наземь факел, который от сырости зашипел и потух, Коловрат лихо ухватился за веревку и вновь оказался снаружи.

– Тащи, чего смотришь! – крикнул он сквозь порыв ветра своим заждавшимся помощникам.

Веревка тотчас пришла в движение и мощными рывками пошла вверх. Боярин устремился туда же, отталкиваясь ногами от скалы. И скоро был уже на краю утеса, с удовольствием вновь ощутив под ногами твердую землю, лежавшую к тому же, как и положено, вдоль горизонта.

К обеду, измазав боярский клинок и едва не сломав лопату, приказчики наконец-то закончили копать яму почти в сажень глубиной. Осторожно опустив туда второй ларец, присыпали мелкими камнями и землей. А затем с помощью самого Евпатия вернули тяжеленный валун на место.

– Ну вот, – подытожил тайную работу, осторожно приминая мягкую землю вокруг валуна, Захар, – почитай, ничего и не видать. А пройдет пара дождиков, так вообще земля пообмякнет и расползется как следует.

– Ага, следы наши смоет, и трава приподнимется, как раньше, – добавил Макар, возвращая протертый от грязи меч своему боярину, – и никто из людей, окромя нас, не узнает, что мы здесь ларец драгоценный схоронили. Так что будь спокоен, Евпатий Львович.

– То, что знают двое… – начал было вспоминать расхожую пословицу боярин, но остановился на середине.

Посмотрев на солнце, даже сейчас почти не проникавшее в заросшую густым лесом низинку, где царил полумрак, выдохнул, сжал рукоять меча и, вспомнив неизвестного мертвеца из пещеры, медленно продолжил другими словами:

– …для порядка, надо бы вас кончить обоих…

Услышав это, приказчики замерли в оцепенении, поглядывая на тускло блестевший клинок в руках своего хозяина.

– Пощади, Евпатий Львович, – пробормотал Захар, у которого даже глаз задергался от такого поворота в жизни, – мы ж тебе верой и правдой…

– Да, только люблю я вас больно, как нянек своих, – вдруг громко рассмеялся боярин, для острастки выдержав-таки паузу, за которую оба приказчика едва не поседели. – Вы же мне жизнь спасли. Так что живите. А про клад сей никому ни слова. Через него еще, быть может, земля наша рязанская спасется.

– Не сомневайся, Евпатий Львович! – чуть ли не вскрикнул Макар, у которого отлегло от сердца, когда боярин засунул меч в ножны. – Мы же с Захаром – могила! Сам знаешь. Пытать вороги будут, не признаемся.