Леонид Уманский - Ловушка времени

Все это производило на нас, студентов, очень сильное впечатление, мы были очарованы профессором. Но с годами большинство из нас стало относиться к его идеям как к чему-то несбыточному и фантастическому, и постепенно вокруг профессора образовался небольшой кружок энтузиастов, которые верили в хроноволны и готовы были посвятить им всю жизнь.

Прошло немало лет, многих из тех энтузиастов уже нет в живых, как и самого профессора, но только сейчас, в Израиле, нам, кажется, удалось воплотить идею учителя в жизнь и создать устройство, способное перемещать материальные тела по хроноволнам.

Во всяком случае, первые эксперименты прошли успешно. Никто, конечно, не собирался забрасывать в прошлое или будущее людей, но нам удалось переместить сначала в прошлое, а затем в будущее молекулярные структуры, которые потом были успешно возвращены в настоящее.

Фактически, мы стояли на пороге новой эры в истории человечества, когда путешествия во времени перестанут быть уделом научной фантастики.

Учитывая важность нашей работы, мы старались как можно дольше сохранять наши эксперименты в тайне, но жители Израиля прекрасно знают, что в этой стране тайн не существует. В любом месте найдется кто-нибудь, кто что-то знает или слышал, и этот кто-то обязательно поделится новостью с соседом, родственником или сослуживцем.

Именно поэтому меня нисколько не удивило заявление этого чудака, назвавшегося Владимиром Кравченко, что он знает, над чем я работаю.

Без особого энтузиазма я приготовился выслушать его восторги или, наоборот, предостережения.

– Так о чем же вы хотите со мной поговорить? – со скукой спросил я.

– О судьбе еврейского народа, – торжественно заявил мой собеседник.

Хорошо, что к тому времени я уже допил свое пиво, иначе я бы точно поперхнулся.

– Вы что, шутите? – искренне удивился я.

– Нисколько, – спокойно ответил Кравченко.

– Простите, но какое отношение имеет моя работа к судьбе еврейского народа?

– Позвольте мне это объяснить, – все так же спокойно и невозмутимо проговорил он.

Я подумал, что нарвался на явного психа, и на всякий случай посмотрел на часы. Оставалось надеяться, что он не буйный, по крайней мере он не выглядел возбужденным. Пожалуй, самым правильным в данной ситуации будет выслушать его и уйти при первой возможности.

Очевидно, выражение моего лица настолько красноречиво отражало эти мысли, что мой собеседник глубоко вздохнул:

– Успокойтесь, я не сумасшедший. Если вы можете уделить мне пятнадцать минут своего времени, я вам все объясню.

И тут он начал говорить. Я его почти не перебивал, тем более что ничего в этом не смыслил. В его словах была своя логика, но меня эта проблема никогда особенно не интересовала.

Сначала он рассказал о том, что иудаизм – это первая и единственная монотеистическая религия, в том смысле, что объясняет суть мироздания активной творческой деятельностью Уникального Высшего Разума. Все остальные религии либо скопированы с иудаизма, либо не являются монотеистическими, либо вообще ничего не объясняют.

Потом он начал распространяться о том, что на рубеже нашей эры античное язычество дошло до полного вырождения и было обречено на исчезновение. Весь цивилизованный мир подошел к той черте, за которой следовало осознание существования Уникального Высшего Разума, творческая деятельность Которого создала наш мир.

На мой вопрос, почему евреям на это потребовалось гораздо меньше времени, он ответить не смог, просто сказал, что не знает.

Итак, античное цивилизованное общество готово было принять монотеизм. Однако монотеизм – это и был иудаизм, ведь монотеизм бывает только один, он не бывает в разных проявлениях.

Точно так же как вода – она и есть вода, она состоит из двух атомов водорода и одного – кислорода, и другой воды с теми же свойствами не бывает.

Тем не менее, античная цивилизация того времени, греческая по духу, еще не была готова принять иудаизм, он был слишком сложен для нее. Переход от примитивного язычества к осознанию Уникального Разумного Творца не мог быть резким, для этого требовалось время.

Со слов Кравченко, уже тогда язычники начали принимать иудаизм, но этот процесс еще не стал массовым.

И вот на сцену вышло христианство, которое как нельзя лучше подходило язычникам, так как сочетало привычные атрибуты язычества: божество, порождающее детей от союза с земной женщиной, умирающий и оживающий бог – с нравственными основами монотеизма: свободой выбора между добром и злом, приоритетом нравственного начала над физическим.