Максим Глебов: Рубеж атаки [СИ]

– Господа, я постараюсь изложить свои мысли максимально сжато, – бросил я в зал вступительную фразу, – то, что я видел в тылу кваргов, говорит о двух вещах. Во-первых, мы недооценили военно-промышленный потенциал врага. Через три-шесть месяцев наш флот получит в качестве противника не менее десяти, а скорее гораздо больше, кораблей класса Титан, которые при совместном применении будут способны подавить оборону любой из наших звездных систем, включая Солнечную.

Зал задвигался и по нему прошел тихий гул, но я спокойно продолжил:

– Это произойдет, если мы ничего кардинально не изменим в нашей военной промышленности и экономике, хотя не факт, что даже если мы захотим провести необходимые изменения, мы успеем это сделать. Во-вторых, можно считать доказанным, что у кваргов есть еще один враг, с которым они ведут войну. На первый взгляд, для нас это хорошая новость, но у меня складывается стойкое ощущение, что наш потенциальный союзник эту войну проигрывает, причем перелом в ней произошел относительно недавно, иначе как объяснить, что кварги смогли позволить себе резкую активизацию боевых действий на нашем направлении? Таким образом, в обозримом будущем Земная Федерация может столкнуться с тем печальным фактом, что у противника высвободится весьма значительное количество войск и единиц флота, которые будут переброшены на наш театр военных действий. В результате сложения этих двух факторов перед нашей армией и флотом встанет задача, которую они при всем своем героизме и высоком качестве боевой подготовки решить будут не в состоянии просто из-за подавляющего превосходства противника в численности и мощи вооружения.

– А вы не слишком сгущаете краски, господин Лавров? – задал мне вопрос министр обороны, – ведь многие ваши выводы сделаны исключительно на базе ваших собственных предположений, не основанных на достоверных фактах.

– Я лишь озвучиваю негативный сценарий, господин министр, – аккуратно ответил я, зная вспыльчивый характер Бронштейна, – там, за этими стенами, от наших решений зависят жизни более чем двухсот миллиардов человек, и мы должны быть готовы к любому варианту развития событий, даже к такому пессимистичному.

– У вас есть конкретные предложения, господин Лавров? – негромким, но твердым голосом задал вопрос министр военпрома Зверев, – что, например, мое министерство может противопоставить врагу при реализации вашего сценария?

– Временную национализацию оборонных предприятий, господин министр, – без колебаний ответил я, – только поставив военное производство под жесткий контроль государства можно быстро нарастить выпуск военной продукции до нужных нам объемов при разумных затратах, но, опять же, только этой меры будет явно недостаточно.

В зале поднялся возмущенный гул. Такого ответа от меня никто не ожидал. Тобольский поднял руку и шум стих.

– Господа, – твердо произнес президент, – мы здесь собрались для принятия важных государственных решений. Прошу помнить об этом и сдерживать эмоции. Я тоже не ожидал от господина Лаврова такого предложения, но я хотел бы выслушать его аргументы до конца. Продолжайте, капитан, – назвал меня президент по моему невеликому званию, то ли давая понять, что надо думать, что говоришь, то ли просто не желая использовать гражданское обращение в данных обстоятельствах.

И я продолжил:

– Земная Федерация стала слишком рыхлым и аморфным образованием, господа, – решил я вывалить на собравшихся давно бродившие в моей голове соображения, а то пока еще дождешься следующего такого случая, – в нашей истории уже были подобные прецеденты. Все вы помните вторую мировую войну. Германия, великая держава, сумевшая на начальном этапе войны подчинить себе практически всю Европу, опоздала с переводом на военные рельсы своей промышленности и сделала это только к концу тысяча девятьсот сорок второго года. Три года войны немцы в тылу продолжали жить так, будто войны и нет. И что в результате? Армия, вступившая в войну самой мощной и боеспособной боевой силой в мире, к концу третьего года противостояния растеряла свое преимущество и потерпела решающие поражения в России и северной Африке. Мы уже пятнадцать лет идем этим же губительным путем. Вспомните первые, самые тяжелые, как еще недавно казалось, годы войны. Вот тогда была мобилизация экономики. Никто не думал о прибыли, о рентабельности, о правах и свободах. Все понимали – или мы, или они. И мы выстояли. Но стоило нам выбить кваргов с нашей территории, да даже не со всей территории, ведь часть ее мы до сих пор не вернули, и настроения стали меняться. И вот теперь мы имеем экономику, производящую явно избыточное для воюющего государства количество товаров невоенного назначения, предметов роскоши, разнообразных услуг и массу прочего барахла, пожирающего производственные и людские ресурсы, которые можно и нужно было бы направить в военную промышленность. А враг все эти годы вел себя иначе. Мы думали, что добились перелома в войне своими силами, а оказалось, что значительную часть войск и ресурсов противника оттянул на себя еще один, неизвестный нам, театр военных действий. Вместо того чтобы мобилизовать все силы и нанести врагу решительное поражение, мы дали противнику возможность сосредоточиться на уничтожении наших потенциальных союзников, оставив на нашем фронте только силы сдерживания. И вот теперь мы имеем закономерный результат. Союзник на грани поражения, а нам предстоит остаться один на один с врагом, силы которого мы до последнего момента даже себе не представляли, и я не уверен, что до конца представляем их сейчас.