Александр Михайловский - Великий князь Цусимский

Генерал-адъютант Алексей Николаевич Куропаткин, конечно же, знал, что на подведомственной ему территории присутствует целый выводок великих князей, в числе которых имеется и младший брат Государя. Литерный поезд из Питера в Артур, следующий без предварительного оповещения (еще не хватало, в военное-то время), просвистал мимо Куропаткина подобно пуле у виска. Из его августейших пассажиров морской офицер Сандро и барышня Ольга Александровна существовали в непересекающихся с генералом сферах, а о кирасирском поручике Михаиле Романове у Куропаткина было мнение как о вечном мальчишке, шалопае и обормоте, способном только ведрами хлестать шампанское, палить в воздух из нагана и волочиться за певичками и балеринками… А тут тяжелые шаги по гулкому коридору, будто в сопровождении своих миньонов к Куропаткину идет некто вроде Малюты Скуратова, облеченного императорским доверием и правом карать и миловать проштрафившихся генералов. Короткий писк адъютанта в приемной и последовавшее за этим шипящее рычание: «Ну что, не ждали, кур-рвы?! Брысь отсюда, штабс, чтоб я тебя не видел!».

В первые мгновения Куропаткин даже не узнал младшего брата царя в возникшем в дверях монстре, настолько сильно изменили Михаила последние события. По первости подумалось, что это какой-то гвардейский хлыщ, вусмерть укушавшись китайской рисовой водкой, явился таким образом представляться по поводу прибытия на службу. И только потом пришло понимание, кто именно стоит перед ним, обряженный в мундир поручика гвардейских синих кирасир, и, кипя бешенством, иронически кривит губы, крутя при этом в руках кавалерийский стек. Сейчас как хрястнет поперек самодовольной хари для завязки разговора – да так, что полетят во все стороны брызги крови – и только потом начнет задавать вопросы. Но не хрястнул. По-американски присел на край стола, глянул пронзительными светлыми глазами прямо в душу и произнес с хрипотцой:

– Ну что, Алексей Николаевич, давай, рассказывай, как ты дошел до жизни такой?

А следом за младшим братом императора в кабинет тихо так входит незнакомый Куропаткину полковник Главного штаба и скромно ставит на угол стола свой обтянутый черной кожей чемоданчик. Но взгляд такой же внимательный и пронзительный, как у Великого князя Михаила. И сразу видно, что это настоящие военные мозги, а царственный поручик синих кирасир – это только их силовое прикрытие, действующее, впрочем, вполне осознанно.

Тем временем Куропаткин отошел от первого испуга (Великий князь Михаил в ярости – это не шутки) и, пытаясь приподняться из-за стола, нервно проблеял что-то вроде:

– Я вас не понимаю, Ваше Императорское Высочество…

– Сидеть! – рявкнул Михаил так, что у Куропаткина подломились ноги и он грохнулся обратно на свой мягкий стул. – Я уже двадцать шесть лет его императорское высочество. На вот, Алексей Николаевич, читай!

И сунул пока еще командующему Маньчжурской армией бланк Высочайшей Телеграммы, в которой были прописаны его полномочия. Перечитав текст, неровно отбитый шрифтом аппарата Бодо на желтоватой ленте, Куропаткин побледнел и, вытащив из кармана большой платок, нервно утер дрожащей рукой внезапно вспотевший лоб.

– Ваше Императорское Высочество, – простонал он, – я все равно ничего не понимаю…

Тем временем полковник главного штаба открыл чемоданчик и предъявил Куропаткину бумагу с отпечатанным на машинке текстом.

– Алексей Николаевич, это ваш приказ командующему Восточным отрядом генералу Засуличу? – строго спросил он.

– Полковник главного штаба Александр Петрович Агапеев, – пояснил Михаил, – является моей правой рукой, главным военным консультантом и начальником моего личного штаба. А то мы, наследники престола, академиев не кончали и в тактических тонкостях не разбираемся…

Услышав эти слова, генерал Куропаткин вздохнул и признался:

– Да, это мой приказ! А в чем, собственно, дело, господа?

– А дело в том, – ухмыльнулся Великий князь Михаил, – что, если подходить к военному делу настоящим образом, по-суворовски, кутузовски или скобелевски, отдавшего такой приказ генерала следует отстранять от должности и тут же судить военно-полевым судом со скорейшим расстрелянием у ближайшего сортира. Иначе никак, потому что этот приказ является ярким образцом государственной измены и злоумышления против государя-императора и существующего государственного строя.

После этих слов на Куропаткина было страшно смотреть – он чуть не плакал.