Дмитрий Зурков - Триумвират [litres]

Вернувшиеся разведчики подтверждают немногочисленность немецкой милитаризованной диаспоры. Но последняя пара, обошедшая деревню и станцию по кругу, приносит интересные новости.

– Командир, там, за сараями – наши! – выдает старший группы с какой-то непонятной интонацией.

– Говори толком, какие наши? Откуда?

– Там… Короче, там барак с пленными, и возле него три столба с перекладинами… На них наши распяты…

– Что?! Еще раз! Наши солдаты, распятые на крестах?! – голос становится похожим на медвежий рык. – Ты точно все видел?!

Стоящие рядом бойцы подхватываются, стволы уже на изготовку. Сзади плечо сжимает чья-то сильная рука. Оборачиваюсь – Михалыч, смотрит прямо в глаза, и во взгляде – такое!..

– Всем тихо!.. Рассказывай, как там что расположено. – Вместо звериной ярости приходит расчетливо-ледяное бешенство. – Сколько гансов?

– Барак вот так стоит, рядом с путями. Перед ним – кресты, возле них часовой ходит, – старший чертит на снегу палочкой. – Пока смотрели, двое, суки германские, одного отвязали, бревном так в снег и кинули. А на его место из барака другого нашего выволокли и привязали. В одной гимнастерке…

Так, немцев там около двух десятков, чинуш вообще не считаем. Десять человек заходит, минуя деревню, слева, двигается к бараку с пленными. Еще два десятка идут прямиком по «железке», берут станцию и поезд. Кто желает попасть в группу захвата, даже спрашивать не нужно… Недовольный Анатоль Дольский со своими «драконами» и санями остается до поры до времени здесь, а мы выдвигаемся вперед по пробитой разведчиками лыжне…

Незаметно, чуть ли не ползком подбираемся поближе, ежесекундно ожидая сигнала от обходящей группы. Чуть поодаль в серое небо торжествующе взлетает волчий вой – они вышли на цель! Отвечаем такой же кровожадной звериной песней и несемся к вокзалу. Пара гансов на перроне скидывают винтовки с плеч, но прицелиться не успевают. Бахают несколько выстрелов, и тушки в серых шинелях падают на утоптанный снег, украшая белизну красным… Еще трое выскакивают на крыльцо и тут же ложатся рядом… Навсегда… Двадцать шагов… Из окон пытаются отстреливаться оставшиеся внутри, но прицельно бить у них не получается. Перекаты в тройках давно отработаны до автоматизма – один бежит, двое прикрывают… Десять… Пять… Мимо меня молнией проскакивает Егорка, кубарем катится к стене, и тут же с его рук в окна улетают две гранаты. Три, два, раз… Взрыв, еще один… Паровозная бригада и чиновники уже лежат мордочками в снег, с руками, очень неудобно связанными за спиной. Пара бойцов, прикрывая друг друга, ныряют внутрь здания, слышится несколько выстрелов и чирик «Все в порядке». Со стороны бараков все тихо… Бегом заворачиваю за угол большого сарая-пакгауза и вижу, как мои бойцы отвязывают от заиндевелых бревен неподвижные, негнущиеся тела. Рядом несколько фигур в белом увлеченно месят сапогами лежащих зольдатенов. Не буду мешать людям, пусть отведут душу. Заскакиваю в сарай, в полумраке не сразу видно, сколько там народу. Несколько секунд, и глаза привыкают к скудному освещению, а в нос, несмотря на мороз, шибает тяжелый запах. На земляном полу слабо шевелятся, стараясь рассмотреть незваных гостей, человеческие тела, прикрытые кучей рваного тряпья. Затем с трудом поднимаются на ноги, помогая друг другу… Одиннадцать человек… Рваные гимнастерки, дырявые сапоги… Шинели, если это можно назвать так, – только у четверых, остальные кутаются в рогожные мешки и какую-то рванину непонятного происхождения… Синие от холода руки, багровые пятна обморожения на скулах, лохматые нечесаные бороды, колтуны на головах…

– Вы кто, братцы?.. – хриплым голосом задает вопрос самый смелый, видно, вожак.

– Свои мы, свои, – чтобы окончательно прояснить обстановку, представляюсь: – Штабс-капитан Гуров.

Вожак пытается встать по стойке «смирно», но его ведет в сторону, подхватываю за рукав, чтобы не упал.

– …Вашбродь… Унтер-офицер… Фесь… – непослушные дрожащие губы не дают ему говорить. – Феськин… Спаси вас Господь, люди…

– Погоди, потом будем разговоры разговаривать! – оборачиваюсь к стоящим сзади бойцам. – Свистните наших! Всех отсюда – в тепло, к печке. Быстро!

Изба рядом с вокзалом оказалась чем-то вроде конторы. Большое, хорошо протопленное помещение, три стола завалены какими-то бумагами, чугунная буржуйка раскалилась чуть ли не докрасна. Возле стены стоит, высоко подняв руки, какой-то немецкий чинуша, рядом, сидя на стуле, держит его под прицелом боец-конвоир. Завидев меня, вскакивает, от его резкого движения ганс встает аж на цыпочки, стараясь достать своими грабками до потолка.