Александр Антюфеев - Балтийская Регата

Всех курсантов попросили на время забыть свои звания и переодели в обычную форму пехотных солдат второго срока без знаков различия. Пошли напряженные до предела дни занятий. Теоретические занятия — способы шифрования, основы немецкого языка, работа на рации, устройство отечественной и трофейной техники, вооружения, чередовались с практическими — основами рукопашной схватки, корректировка огня артиллерии, вождение всего того, на чём можно передвигаться по земле или плыть по любой воде.

Все курсанты, а их было около пятидесяти человек, работали на износ. Курсы были рассчитаны на два месяца. Курсанты на время учёбы жили обособленно и не имели личной связи с внешним миром.

Тески неумолимого голода сжимались вокруг осажденного Ленинграда. В городе уже пошли голодные смерти, но в школе кормили совсем не плохо по блокадным меркам. Нагрузка на курсантов была большая, а изможденного разведчика противник в своем тылу сразу бы вычислил по внешнему виду.

На десятый день учебы в расположение секретной школы приехал Николай Васильевич Клепиков. Он забирал пополнение, из числа окончивших курсы курсантов. После решения всех срочных дел в штабе, он пришел на практические занятия по рукопашному бою отделения Банщика. Понаблюдал за занятиями, и, в перерыве, забрал Банщика к себе в комнатку посетителей.

Там Банщик и узнал страшную новость о гибели Милы, мамы и отца.

О гибели Милы Клепиков знал и до поездки, но, когда ехал в школу разведчиков, заехал по адресу родителей Банщика. Там он встретил соседку, чудом живую, одну в вымершем доме. Она и рассказала о гибели мамы и отца Банщика.

Банщик сначала не понял, о чём говорит Николай Васильевич, а затем серое балтийское небо вдруг стремительно обрушилось на его голову. Нет, он не упал от его тяжести, он не потерял сознания и даже ни одной слезинки не показалось из его глаз. Он уже прошел кое-какую подготовку и умел держать себя в руках. Просто он окаменел и его голова, до этого поросшая совершенно черными волосами, вдруг приняла эту дикую тяжесть свинцового неба, приняла цвет этого неба, его неимоверный вес и небо стало его частью. Так иногда бывает с людьми, вдруг внезапно увидевшими засолнечную сущность жестокого и величественного неба России. Так рождается Русский Солдат.

Любое рождение всегда сопровождается дичайшей болью, всегда истекает кровью. Но рождение Русского Солдата одна из наиболее болезненных форм рождения. Она противна природе обычного человека. Отрицание убийства себе подобных и неотвратимость совершения этого во имя самой жизни, мирная сущность человека, сменяемая звериной ненавистью и жестокостью к подлому врагу, рождает Воина. Именно поэтому душа от боли не может кричать, даже истекая невидимой кровью, испытывая первозданную невыносимую боль.

Он вдруг увидел, как маленькая фигурка на сером причале, сменяется четкой чертой горизонта. Заглянул за эту черту и понял, что она разделяет всех нас, ещё живущих от тех, которые уже ушли туда, в серо-черную клубящуюся муть штормовых туч. От тех, что переплыли дистанцию, разделяющую бытие и небытие. От тех, кто вдруг стал добрее и неизмеримо умнее, добрее и умнее на целую жизнь, сколько бы её ни было, нас, ещё выживающих, ещё проходящих отмеренный нам урок на этой земле в этом дичайшем времени.

Отныне и навсегда он не мог есть яблоки и даже смотреть на них не мог, испытывая при этом, раз за разом невыносимую пытку виной живущего за участь тех, кто уже познал всё. Рассудком человек может понимать, что не в его власти что-либо изменить в безысходности окончания жизни, что он не виноват в глобальных правилах игры Богов, но душа, по образу и подобию своего Создателя, не дает ему этого сделать. Она, это великое непознанное, заключённое в тесную клетку наших физических тел, не желает мирится с настоящим положением дел и, иногда, с неимоверным усилием, покидает постылую темницу, при этом обрекая тело на смерть или, что ещё страшнее, на муки жизни без рассудка и души.

Он внимательно, но машинально слушал Клепикова, принял предложенную папиросу и выкурил её в первый раз даже не закашлявшись. Выпил первый раз в жизни стакан водки, не чокаясь, и даже не почувствовал её вкуса и не захмелел. В его сознании вдруг выросло всего одно слово: «УБЬЮ». Нет, не «За Родину!», нет не «Защитим!», нет не «За Сталина!», а именно «УБЬЮ!».

— Я хочу их всех убить! Всех до одного! — прошептал он.

— Боже, Боже милостивый! — вспомнил он, комсомолец, как молилась его бабушка.