Николай Дронт - В ту же реку 2 [СИ]

Во вступительном слове незнакомый учёный говорил о талантливых школьниках российской глубинки, о руководящей роли партии и о статье в ближайшем номере журнала “Квант”. Сам доклад прошёл на ура. Понравилось и детям, и взрослым. Особенно, когда я мигал вспышкой. Отсутствие выстрелов объяснил техникой безопасности и тем, что стрелять надо в тире. Ребята были разочарованы, но смирились с обстоятельствами. Затем пошли вопросы. Разные. От “как додумался?” до “какое применение в народном хозяйстве?”, от “где взял пистолет?” до “схему вспышки дашь перерисовать?”.

Дальше пошло неформальное общение. Ребята норовили всё потрогать руками. Девочки смотрели восторженными глазами. Причём на меня смотрели, не на вспышку. Родители млели от осознания какого гения они воспитали. Ну всё как положено.

После того как разошлись, у меня в вещах нашлась книга, видать подарок свежезаведённого поклонника. Главное, вещь редкая и интересная, иностранного автора, но на русском языке. Лю Да-нянь “История американской агрессии в Китае”. Издана в 1953 году, издательством “Иностранная литература”. Нормально так. Но не зря же я вчера до ночи человека слушал. Согласно инструкции, положил книгу в портфель, портфель к деталям разобранного стенда, детали в ящик, который обещали привезти в гостиницу и уехал развлекаться с родителями. В ресторан, понятно. Где ещё можно отметить первое научное выступление ребёнка? Не в детский садик же идти?

Когда вернулся в гостиницу меня опять ждали в номере. Кроме вчерашнего, ещё двое. Похвалили, что не очень лапал книгу. Похоже, на сегодня это моё главное достижение, иначе было бы трудно снять отпечатки пальцев подложившего. Кстати, его сфотографировали, но снимок не покажут. Если что, я не должен узнать человека. Обратили внимание на страницу с карандашной пометкой в несколько иероглифов. Я перевёл надпись: “Здесь надо погладить очень горячим.” До меня её перевели приблизительно также, потому утюг уже был наготове.

После утюжки проявилось трогательное письмо Ани. Если бы не знать, что я с ней даже не гулял, то можно было бы потосковать о потерянной любви. Девочка пишет, что она с родителями убегает на Родину. Меня помнит, любит и просит забыть её. Но обещает иногда передавать привет через знакомых.

Троица, сидевшая в номере, прочитав письмо, меня чуть качать не начала. Оказывается, у нас случился грандиозный успех. Теперь надо ждать когда, видимо уже в Москве, на меня выйдет профессиональный вербовщик. Ну да время ещё есть. Меня подучат, научат и выучат всему что надо будет знать. Завтра я опять должен быть во Дворце Пионеров, но уже без аппаратуры. Там со мной поговорят из областного комитета народного образования, но обращать внимание на их слова не стоит. Чтобы не сулили в плане учёбы, не соглашаться, не отказываться, говорить “подумаю”, но помнить в Петропавловске я никому не интересен. В Москве моя ценность для китайцев возрастает на порядок. Соответственно органы тоже ждут меня в столице и надеются на мою комсомольскую сознательность и активную политическую позицию. Впрочем, об этом поговорим позже.

Следующий день был куда менее интересен. Две женщины уговаривали моих родителей перевести меня в питерский интернат. Без особого успеха, правда. Что есть в Питере, из того чего нет в Москве?

Неожиданно легко удалось забрать фотографии шариков. Я просто их снял со стены, упаковал в плотную обёрточную бумагу и перевязал бечёвкой. Мне никто слова не сказал, видимо решили, что так и было задумано изначально.

Остаток дня мы ходили по разным магазинам, а закончили вечер в театре. Провинциальные актёры настоящие подвижники и жрецы в храме Мельпомены. Зрителей гораздо меньше, чем в столицах, приходится значительно чаще обновлять репертуар. А значит актёром надо постоянно учить новые роли, быть более гибким и работоспособным, чем их коллегам в больших городах, сезон за сезоном отыгрывающим один и тот же, часто проходной, спектакль.

В пятницу на посадку в самолёт собралась целая компания поселковых. Кроме нас объявился Вадим Петрович, просил не говорить в районе, что на доклад не успел приехать. Отец Подснежника выручил сына и теперь везёт его домой. Для того вся история кончилась постановкой на учёт в милиции. Пацан был слегка помят, но рад-радёшенек окончанию приключения. Генкин отец наоборот был сильно мрачен и зол. Его сын вновь включил блатняк, ботает исключительно по фене, послал матерно родителей и заявил, что сел из-за невозможной атмосферы в доме. Воспитывают там его, дескать. Отец сказал: “Тогда живи, как сам знаешь. Мы к тебе более отношения не имеем.” Повернулся и ушёл. Даже передачу не оставил. Генке придётся вернуться в колонию. Будет хорошо, если только досиживать срок, а не с новой судимостью.