Юлия Гордон-Off - Война [СИ]

А самым наверно удивительным открытием для меня стало, что больше всего из своего женского я тоскую по длинным волосам. Мне кажется, что в моём случае весь кагал сексологов и сексопатологов сел бы в глубокую лужу со своими первичными и вторичными признаками пола. Я уже вполне комфортно сжилась с мужской штучкой у меня в штанах, можно сказать заправски ею пользуюсь в туалете и с Машенькой, хотя ощущения от неё не стали источником удовольствия, это для меня наверно, как оснащённый чувствительностью страпон, то есть всё равно не мой, и даже ввергавшая меня в ужас пополам с недоумением в первые дни утренняя эрекция, перестала вызывать такую бурю паники, как поначалу, и то что при ней, чтобы попасть струёй в унитаз нужно почти в букву "Зю" изогнуться, стало естественным, как нож при вилке на столе. А с волосами у Николая не густо, в самом прямом смысле, и даже если я сделаю ему густую как джунгли поросль, их придётся состричь, так и чего мудрить? А длинные волосы, за ними ведь нужно трепетно ухаживать, даже помыть их и высушить – это целый сложный ритуал, в котором нет мелочей, и не стоит нарушать последовательность шагов, иначе можно испортить своё богатство, которое так и норовит при первой возможности стать тусклым и секущимся колтуном формой и видом прошлогодней скирды соломы. К счастью у меня есть возможность оторваться на гриве Машеньки, когда я ей первый раз помыла волосы, а здесь это ещё сложнее, ведь не придумали здесь ещё разные "Видаль-сассуны – три в четырёх и у вас обрастёт как дикобраз даже бильярдный шар!". Но кайф, который испытываю при возне с волосами испытала и Машенька, а я ей сделала маску на корни, промассировала их, промыла, дала отдохнуть, снова питательный состав, потом промывала со слабеньким местным жидким мылом из домашнего щёлока, полоскала, снова полоскала уже с отдушкой, потом опять массировала… Из бани красавицу с замотанными волосами пришлось нести на руках, а счастливая и расслабленная любимая женщина нежно льнула к плечу, обняв за шею. Про утренние расчёсывания я просто молчу, Николай молча пыхтит где-то вдали, понимает, что на всё это я его обрекаю, но видимо не так уж сильно не хочет этим заниматься сам, ведь не может не чувствовать какую радость эта возня вызывает у нас обеих. Во всех этих мелких неувязках моего внутреннего женского и внешнего мужского тела, которые прорывались, я уверена, наружу нам очень помогали две вещи, это допустимая в дворянском сословии и даже предписанная временами куртуазными манерами жеманность, а главное, что капитан на корабле – это нечто трудно поддающееся описанию, это функция-символ и только в конце списка человек, и даже в своей человеческой ипостаси, капитан как актёр в моноспектакле, всё время на сцене и в свете софитов, что очень многого требует, но и прощает игровые огрехи. А в походе у меня есть две основные радости, которым я стараюсь уделять немного времени каждый день, первая – это лечь и расслабиться в горячей ванне, а второе – полетать с Клеопатрой. Если бы я в прошлой жизни знала, какое удивительное ощущение дарит полёт, то сумела бы стать пилотажником или на худой конец прыгала бы с парашютом, причём второе к настоящему свободному полёту, по-моему, гораздо ближе, я про свободное падение, а не про тоскливое висение обречённой тушкой выкинутого на вытяжке десантника-первогодка…

А сейчас мы шли с задачей прижаться к Шантунгскому берегу, чтобы избежать ненужных пока встреч, и выскочить в океан, откуда скрытно подойти к восточному берегу Японии, чтобы продолжить скрытное минирование и мотание нервов в японских тылах. Как сказал бы какой-нибудь брутальный одесский бандюга в дешёвом сериале: "Не пора ли нам, брателлы, помацать мускулистой жменей за нежное трепетное брюшко эту холёную японскую бабёнку?". А я занимаюсь отработкой с Клёпой ночных полётов, которые она очень не любит, хоть я усилила возможности её глаз уже давно, и в темноте она видит лучше совы, которая говорят, больше на слух, чем на зрение ориентируется, ну да и пусть, у нас с Клёпой замечательное ночное зрение, и это главное. Но пересилить свою дневную натуру у неё не было никакого желания, вот и пришлось возиться и придумывать форму игры, которая ей понравится. Вот и летаем, мне даже нравится, висеть, как кажется, в абсолютной пустоте среди звёзд. Самое трудное это в темени определять расстояния, с которыми чувства творят невообразимые шутки, и отличить кажущееся от реального очень сложно в этой игре иллюзий и обмана, тем более, когда глаза не твои и управляешь ими опосредованно, что тоже вносит свои искажения. Так как у меня просто не хватает ресурсов в системе восприятия, я вынуждена уходить в каюту и выпускать Клёпу в иллюминатор, чтобы потом тело оставалось лежать в кровати, а я с Клёпой летала. Вот и требуется довести эти полёты до автоматизма, чтобы я могла только временами подключаться. А Клёпа летала сама по заданной мной программе, тогда возможно будет пользоваться её возможностями в боевой обстановке. Днём с этим проблем нет, вот поэтому теперь тренируемся ночным полётам. Вообще, Клёпа умница, уже практически всё у нас получается, но мне просто очень нравится летать, и я не отказываю себе в удовольствии. А к моменту посадки я поднимаюсь на верхнюю палубу, где из темноты с радостным клёкотом вдруг выныривает белая с рябой девичьей полосой грудь нашей красотки. Она умудряется точно и аккуратно примостить свои жуткие серпы острых когтей на кожаный наруч, после чего её требуется погладить, приласкать, под её урчащее довольное урканье. Верещагин так любит эти сцены наблюдать, что буквально караулит на палубе, по окончании этих ласк, когда Клёпа взбирается на свою сидушку на Дусиной холке, мы спускаемся ко мне в салон посидеть за вечерним стаканом чая. Я не оговорилась, здесь пьют чай из стаканов в красивых подстаканниках, а не из вульгарных чашек с наклеенными картинками вместо подглазурной росписи.