Владислав Савин - Красные камни [litres]

– Покайтесь, сын мой, – говорит святой отец, – в нашей традиции – проявлять милосердие. В христианских странах по случаю праздника объявляют амнистию даже закоренелым преступникам. А у язычников, напротив, принято отмечать торжество кровью убитых врагов. Вы христианин или язычник, в глубине своей души, по своей сути?

Да идите вы… в церковь, святой отец! Если нет бога, нет рая и ада – то нет и греха. Впрочем, это и к лучшему – не хочу быть рабом, даже божьим. Жизнь наша одна, и в наших руках, – и прожить ее хочется так, чтобы тебе было хорошо, а врагам мучительно больно. Ну, а после – в бесконечно далеком уже будущем мне книжка попалась, Мухин, «Не надейся – не умрешь», где автор вполне логично и на научной основе описывает посмертное переселение душ, но не всяких, а, насколько я понял, достаточно развитых («высокоструктурированных», как он называет), и в особенности – умерших не просто так, а за идею, ради великой цели. Меня убьют – проверю, правда или нет.

– Вот вы сами и ответили на свой вопрос, – говорит святой отец, – оставим спор о том, есть ли рай и ад в потустороннем мире, все мы это узнаем в конце своего земного пути. Но и рай, и ад существуют и здесь на земле – в той мере, в какой люди пытаются их воплотить. И долг воина за святую веру в том, чтобы ада было меньше. Эту песню вы сочинили, сын мой? Прежде я не слышал ее никогда.

Нет, не я. Промолчу о том, что автор, Виктор Верстаков, у нас побывавший и в Афгане и в Чечне, здесь, наверное, не родился еще (не помню, какого он года – кажется, как раз с начала пятидесятых). И не для меня сейчас ваше милосердие и всепрощение – убивать хочу, тех, кто виноват. У того же автора, или другого, не помню уже, есть песня, где про вашего бога слова: «Ты из отбросов от зверья насоздавал людей». Это такие, как Аня или Маша, могут считать, что все по умолчанию хорошие – о ком не известно, что мразь. Ну, а для меня сейчас наоборот. И идите вы все, с вашей верой!

– Не богохульствуй, сын мой. Ибо сказано – не Богу нужно наше доброе отношение к нему, а нам самим. Ибо тот, кто поступает иначе, сам впускает в себя беса.

И что дальше, святой отец? В ад попаду, если он есть, – так хуже от того будет прежде всего чертям. Хотя вот будет смех, если я там увижу всех, кого сам туда отправил – фрицев, американцев, китайцев. Уж точно скажу, что среди убиенных мной никто не был рая достоин. Так что не нужно мне сейчас ваше милосердие и прощение грехов. Хотя черт с вами, готов всех врагов посмертно простить – тех, с кем сейчас бог разбирается, куда их дальше, в райские сады или на сковородку. Когда всех плохих людей изведем под корень – тогда и настанет эра милосердия. А пока – верили мы, что война кончится и будет всеобщее счастье. И где это – в Европе, сербы и хорваты девять лет друга режут, и не устали. В Греции «наши» все еще ловят «не наших». Поляки, обиженные, что по итогам войны им ничего не обломилось, терроризируют укробандеровское меньшинство (отвечающее им полной взаимностью). В святой Палестине у евреев с арабами черт-те что творится. В Китае до последнего китайца готовы воевать, пока что все стабилизировалось по бассейну реки Янцзы, так что воюет в основном авиация (наше с америкосами взаимное испытание ВВС и ПВО), а также спецура (своих сбитых вытаскивать, чужих хватать), – знаю, что Шварц с Рябым из наших «воронежцев» там, ну а мне туда нельзя, после того, что три года назад было, «полковник Куницын» в охотничьих списках американцев как красная дичь. В Индокитае такое, что как бы Вьетнамская война в этой версии истории не началась раньше на одиннадцать лет и с немного другим раскладом – вот мне бы туда, инструктором с правами играющего тренера – американцев убивать. Хотя и французы тоже сойдут. А убьют меня или покалечат – никто жалеть не станет. В шкафах еще вещи Марии висят, некоторые она даже надеть не успела ни разу. Что с ними теперь делать, не знаю – выбрасывать рука не поднимется. И плевать уже мне на все – даже интересно, есть ли что-то там, после всего, когда убьют?