Владимир Поселягин - Танкист - Я – танкист. Прорыв. Солдат

– Сколько у вас парашютов?

– Два у нас со штурманом и один запасной в ящике в хвосте.

– Достаньте его и наденьте на генерала. Сами используйте эти мои верёвки, но привяжите к себе двух других офицеров. Я говорил вам, что ваши жизни мне не нужны. Опыт выброса с парашютом и с дополнительным грузом у меня есть. Я выжил, и вы выживите.

– Но это советские территории! – возмутился командир борта.

– Кому как повезёт. Сможете сбежать и перебраться к своим, честь вам и хвала, нет – это уже сами виноваты. Нужно бегать уметь. Я же говорил, ваши жизни мне не нужны. Так что, будем сидеть?

Я поглядывал на курс, а мы удалились километров на сто в глубь наших территорий, и законно опасаясь, что могут поднять истребители и сбить, кресты на самолёте были большие намалёваны, мне кажется, тут немцы больше своих опасались, чем наших. Однако все пятеро были готовы. Поэтому я развернулся и полетел обратно к линии фронта, а заметив под собой дорогу и марширующих бойцов с командирами, махнул рукой. По количеству, батальон куда-то топал. В результате командир борта открыл дверцу и, опустив очки на глаза, вместе полковником шагнул за борт. Потом генерал и за ним штурман с адъютантом. Легко убедил их сделать это. Главное, лицо зверское сделать и начать медленно поднимать пистолет. Раз, и салон чистый. Только купола трёх парашютов медленно уплывали за хвост. Вот так-то. Закрыв дверцу, я вернулся в кабину и, надев наушники, стал вызвать:

– Майор К. вызывает советское командование. Прошу ответить.

Только после третьего вызова ответили. Рацию я на нашу волну вывел, где обычно переговоры идут, а они и шли, только при моём вызове резко затихли, но вот ответили не сразу, а с заминкой.

– Дежурный по штабу полковник Е. Уйдите с этой частоты, это открытая волна, немцы могут нас слушать. Если вы тот, кто говорите, то должны это понять.

– Да нехай слушают. Слушай, полковник, я тут у немцев самолёт угнал, «дуглас» новенький, а в нём два лётчика, генерал с полковником и лейтенант-адъютант были. Мне они без надобности, и я их с парашютами выбросил в тридцати километрах за линией фронта, у нас в тылу. Записывай координаты… Там по дороге стрелковый батальон шёл, почти на головы им сбросил, если они всех не отловят, посылайте помощь для прочёсывания. Это всё, это было последнее сообщение майора К. Больше меня не услышите.

Тут в эфире зазвучал один смутно знакомый голос, напористый, с командными интонациями. Я не сразу, но вспомнил, кто это:

– Товарищ К., заглянуть ко мне не желаете? Узнали меня?

– Товарищ маршал, конечно узнал, мы немало с вами пообщались в Кремле, где мне Золотую Звезду Героя вручали. Сейчас, извините, больше увидеться не сможем, – я слегка привстал и посмотрел на земли внизу. Как раз в стороне проплывал тот железнодорожный мост, где наша самоходка поработала, но я смотрел, как там сама машина. Наши пока её не тронули, если знать, где стоит, определить маскировку с километровой высоты можно, да и немцы её пока не нашли, и это хорошо.

– Я слышал про ту историю, что в Москве произошла. Думаю, можно всё исправить, – похоже, Будённому было по фигу, что мы общались в открытом эфире, как, в принципе, и мне.

– А что там в Москве произошло? Мне и самому интересно, а то я не в курсе. Просто сбежал от охраны, прихватив харчей, а потом на велосипеде по дорогам к фронту поехал.

– Поговаривают, убил ты там командира, ссора была по пьяной лавочке. Потом опомнился, сбежал, и вот в розыске.

– Это спецслужб работа, топорная только. Я не пью, вообще не напиваюсь, да и какая там драка? Им просто нужна веская причина, чтобы начать мои поиски, вот и придумали такую. Явно наспех. А она другая. СГВ тут действует, однако я теперь считаю, что подписки уже не действительны.

– Майор К., напомню, что вы подписывались в неразглашении.

– Заткнись, – просто сказал я неизвестному, что вклинился в нашу беседу, после чего продолжил: – Есть такие моменты, когда нужно переступать через принципы и говорить как есть. Так вот, товарищ маршал, главный секрет в том, что я не из вашего мира. Я жил в такой же копии Земли, только в будущем, аж из две тысячи одиннадцатого года попал в ваш мир. Я срочку служил в танковых войсках, старшина запаса, механик-водитель, участник боевых действий на Кавказе. Тут тоже по танковому делу пошёл. Все наработки, что я применял, воюя с немцами, всё это кровью и потом разработано в эту войну, разработано вами, товарищи бойцы и командиры, я учился по составленным вами наставлениям. Эта война и у нас шла. Она закончилась девятого мая сорок пятого в Берлине. Мы победили, но какой ценой, двадцать семь миллионов – вот наши потери, и половина из них гражданские, которых немцы на оккупированных территориях уничтожали. Однако в будущем врагами будут не они, после Победы проблем от немцев не было, проблемы были от союзников, что гадили исподтишка, да националистов с Украины и поляков. Предатели, что любят бить в спину. Давите их, как можете, так и давите. У нас Сталин их пожалел, после чего вся страна потом кровавыми слезами плакала, в лагеря отправил, а те, отсидев и вернувшись, устроили новую лесную войну, уничтожая наших людей в западных областях. У нас ещё в тысяча девятьсот девяностом году СССР рухнул. Весь цвет нации погибал на фронте, а отбросы выживали в тылу. Естественно, они и детей своих учили, и вырастали следующие ублюдки, что пришли к власти и продали страну, развалив её. Поэтому мой вам совет, выиграйте войну, не допускайте тех, кто в тылу отсиживался, к власти, и детей их тоже. Не воевал, в армии не отслужил, даже если из института, то второй сорт. Шанс тогда страну удержать в руках есть, но там сами думайте. А я возвращаюсь. Домой. Плохо меня у вас приняли, жил как в лагере, разве что видимость свободы была. Шаг вправо, шаг влево – попытка сбежать, прыжок вверх – попытка улететь, шаг назад – попытка соблазнить конвоира. Стреляют без предупреждения. Вот так я и жил в Москве. Всё, что знал, я передал, помог и начертил схемы самоходок и танков, что уже серийно выпускаются, дальше сами. Да и отношение было… скотское. Что у вас политики, что у нас, как… из одного помёта. Я потому и ушёл, чую, что до конца войны мне дожить не дадут, устроят какой несчастный случай. У нас в будущем, конечно, тоже всё хреново, но всё же легче, выжить легче. Прощай, маршал. Нравилось мне у вас, пока в Москву не попал.