Сергей Бутко - Доброволец. На Великой войне [litres]

А вот и сам двести двенадцатый Романовский пехотный полк, входящий во вторую бригаду пятьдесят третьей дивизии двадцатого корпуса десятой армии. Еще помню имена, фамилии, звания. Комполка у нас полковник Евгений Семенович Ерофеев – георгиевский кавалер, отличившийся еще в Японской войне при обороне Порт-Артура. Комбаты Морзинский, Сацукевич, Самойленко и Красиков. Моя рота под номером три. Ротный штабс-капитан Георгий Викторович Сазонов. Несмотря на некоторую субтильность во внешнем виде, взгляд имеет такой, что оторопь берет любого. В самой роте вместе со мной двести сорок нижних чинов при трех младших офицерах – поручики Рублевский, Заметов и Орлов. Фельдфебелем у нас сверхсрочной службы подпрапорщик Тарас Гойда, настоящий богатырь с внешностью Ильи Муромца и полным солдатским «бантом» на груди (все четыре Георгиевских креста бережно начищены). Плюс к этому обладатель убийственного умения опытного рукопашника – может одним ударом своего огромного, словно арбуз, кулака отправить на тот свет любого немца, врезав тому сверху вниз по голове. Взводные унтер-офицеры – Осов, Ракитин, Степаненко и мой Колдобаев Митрофан Иванович, умный смекалистый мужик лет сорока, для друзей и товарищей известный как просто Иваныч. Родом из сибирских охотников, что совсем не вяжется с его внешним видом богатого деревенского хозяина.

Все это личный состав, а теперь о том, где мы ныне воюем. Без малейшего сарказма констатирую, что окружающую местность и обстановку вполне можно охарактеризовать крылатыми опусами из «Бриллиантовой руки»: «Строго на север порядка пятидесяти метров расположен туалэт, типа „сортир“, отмеченный буквами „мэ“ и „жо“. Асфальтная дорожка, ведущая к туалэту, проходит мимо кустов пыхты, где буду находиться я… Такова наша дислокация!..»

А если серьезно, то теперешняя наша дислокация такова: зимняя рощица с маленьким наполовину разрушенным фольварком (хутором то есть) – это для начальства. Больше вокруг никакого жилья нет, а потому убежищем для солдат стали землянки, сделанные по следующему «рецепту»: за окопом вырывается четырехугольная яма, в углах ставятся столбы, сверху перекладины. Еще выше кладутся доски, двери, жерди, ветки, земля…

Кстати, об окопах. Они тут не непрерывные и очень слабые. Ходы сообщения вырыты неглубоко, так что местами приходится прямо ползти по ним, чтобы немцы не подстрелили. Есть колючая проволока, но никуда не годная. Противопехотным заграждением этот кривой забор с тремя нитями назвать трудно. Задержит секунд на двадцать-тридцать, но ночью в условиях плохой видимости, может, и подольше.

К тому же местность болотистая, мерзкая, хлюпкая, холодом от земли веет. Как тут не ругаться? Дрянь, а не окопы.

Глядя на все это безобразие, я вспомнил строки одного приказа, прочитанного мною при подготовке статей о войне: «Из доклада о нападении немцев на окопы одного из полков 84-й дивизии выяснилось, что занимавшие окопы нижние чины оказались почти в беспомощном состоянии, так как окопы были вырыты настолько глубокими, что из них было невозможно стрелять. Напоминаю, что всякий окоп должен быть приспособлен, прежде всего, для удобной стрельбы и затем уже для укрытия. Приказываю пересмотреть все окопы и устранить значительные недостатки в отношении удобства стрельбы в них…» [15] Реально существовавший приказ (№ 204 от 23 ноября 1914 г.) командующего 10-й армией генерала от инфантерии Ф. В. Сиверса (1853–1916).

Что тут скажешь – извечные наши дурацкие крайности…

Отдельная достопримечательность здешних окопов – это так называемый «Закуток». Непонятно кем, для чего и когда построенный старый немецкий каменный погреб с мощными железобетонными стенами, способными выдержать наверняка и удар «чемодана», не говоря уже о пулях. В «Закутке» обычно собираются солдаты и офицеры в часы ночного дежурства, чтобы погреться (есть там самодельная печка), перекурить и поговорить.

А еще всем не дают покоя обстрелы вражеской артиллерии. Раньше на нашем участке днем невозможно было высунуться: немцы стреляли много и часто. Зато теперь, видимо экономя снаряды, ограничиваются одиночным выстрелом тяжелой двенадцатидюймовой гаубицы. Та бухала ежедневно и строго в полдень, своими «чемоданами» вырывая огромные воронки в два метра глубиной и около тридцати шагов в окружности. По счастью, стреляли немцы хоть и пунктуально, по графику, но не особенно метко. Зато ночные вылазки к нам за проволоку делали часто. Наши тоже лазят, но страшно при этом рискуют. Застать немцев врасплох не удается: те, чуть что, сразу же начинают водить по снегу прожекторами и пускать в небо осветительные ракеты.