Константин Калбанов: Фаворит. Стрелец

А вот хозяина в доме не оказалось. Что, впрочем, ожидаемо. Они наблюдали, как он уходил. Правда, расслабляться и не думали. Мало ли, вдруг вернулся. Он-то пользовался не черным ходом, а вполне себе парадным.

Фрол, ничуть не смущаясь, начал шарить по шкафам в поисках денег. Ну а что тут скажешь – казак. Он ведь только в романтических бреднях от благородных беглых крестьян ведется. На деле же от разбойника. И Степан Разин, и Ермак, и Хабаров – все были теми еще благородными личностями. Словом, горбатого могила исправит. А потому Иван и не стал придавать этому значения.

Сам же, пока суд да дело, решил сунуть нос в личные бумаги хозяина. Угу. Вот молодец. Что он там подумывал насчет того, что в данном конкретном деле ему вовсе не обязательно знание иностранных языков? А вот выкуси. Только и остается, что любоваться на исписанные листы, не понимая ни единого слова.

Разве что почерк на большинстве бумаг был одинаковым. Не иначе как принадлежал ректору. Но это единственное, что он сумел разобрать. Зато в углу обнаружился просторный кожаный саквояж. Не мудрствуя лукаво, Иван начал запихивать все бумаги в него. Чай, в Москве найдутся толмачи, разберут, что тут и к чему.

Требовательный стук в дверь. Еще один. И снова. Наконец она хлопнула. Это Иван озаботился, открыв запор.

– Томас, ты где, бездельник! – послышался недовольный голос ректора.

Наконец появился и сам хозяин квартиры. Явно недовольный происходящим, он прошел прямо на кухню. Не иначе как желая отчитать нерадивого слугу. Вот только ничего-то у него не вышло. Не успел он удивиться тому простому обстоятельству, что Томас и Ядвига связаны, как его затылок буквально взорвался болью.

– Не убил? – выходя из-за портьеры с карабином наготове, спросил Иван у Фрола.

– Напрасно сомневаешься, Ваня. Живехонек, чего ему сделается, – с явной обидой ответил казак.

Процедура связывания повторилась в третий раз. И вновь Иван предпочел не лезть под руку профессионалу. Наложить путы так, чтобы и лишить свободы движений, и в то же время не передавить кровоток, нужно уметь. И Флор знал в этом деле толк. А то как же. Пленники они ведь тоже товар и добыча, а потому требуют как строгого, так и бережного обращения.

Единственное, что предпринял Иван, это сдернул с пленника кафтан и проверил его воротник. Он умел делать выводы из своих ошибок. И второй раз важного пленника вот так за здорово живешь не упустит. Впрочем, никакой ампулы с ядом в воротнике он не обнаружил. Потом сорвал с пленника галстук. Результат тот же.

– Пришел в себя, господин хороший, – устраиваясь напротив ректора, произнес Иван. – Только давай договоримся так. Ты не делаешь вид, что не знаешь русского языка, а я не стану лишний раз щекотать тебя железом.

Говоря это, Карпов с эдакой ленцой ковырял под ногтями кончиком ножа. Нет, грязи там не водилось. Что ни говори, но при уровне местной медицины он предпочитал строго придерживаться доступных ему санитарных норм. Кровавым поносом этот мир не удивить, как и смертельным исходом от этой болячки. Но сама игра с клинком выглядела вполне показательно.

Господин Раудис осмотрел сидящего напротив него молодого человека. Глянул в сторону казака. Если парень, может, и играет, то по поводу его спутника никаких сомнений. Убивец со стажем. Поэтому, что-то там для себя решив, ректор утвердительно кивнул, мол, готов к общению на русском.

– Вот и ладно. Тут такое дело, господин ректор. В Москве схватили душегубов, умышлявших против великой княгини Хованской. Вижу, ты об этом уже знаешь. Вот и ладно. С польским послом пускай Посольский приказ разбирается. Нас же интересует иное. Один из душегубов, твой брат-иезуит, отчего-то решил свести счеты с жизнью. Выходит, преданный был делу человек и боялся под пытками что-то такое интересное нам поведать. А если судить по бумагам из его тайника, был он в тесной с тобой переписке. Государю страсть как не нравится, когда умышляют против царской семьи. Но у тебя есть возможность остаться в живых. Надо только поведать нам, о чем так боялся проговориться твой брат Кравчик. Как видишь, все просто.

– А если я буду упорствовать, вы станете меня пытать, – когда по знаку Ивана Фрол освободил пленника от кляпа, произнес ректор.

Закричать он даже не пытался. Казак наложил ему на горло руку и был готов передавить его в любое мгновение. Так что поднять шум не получится в любом случае. Ну и к чему бесполезные усилия?

– И под пытками ты все одно заговоришь. Рано или поздно все начинают говорить. Но оно тебе надо, принимать страдания с известным заранее результатом?