Суворин глянул на меня вопросительно. Я кивнул. Ай да Суворин, ай да сукин сын. А Николай за моей спиной явно напрягся.
– Ваше императорское высочество! – обратился к нему Меньшиков. – Всю сегодняшнюю ночь и почти весь сегодняшний день по столице гуляли слухи о том, что вы, ваше императорское высочество, заявили о том, что были вынуждены подписать отречение за себя и за цесаревича Алексея под давлением и вы уступили силе. Также была информация, что сегодняшний мятеж имел целью вернуть престол великому князю Алексею Николаевичу. Теперь же мы видим вас рядом с вашим царственным братом. Как вы прокомментируете имевшие место слухи? Спасибо.
Николай несколько мгновений просидел в каком-то оцепенении, но затем, словно очнувшись, заговорил.
– Я хочу сделать официальное заявление. Я отрекся от престола Всероссийского за себя и за своего сына Алексея в пользу моего брата Михаила совершенно добровольно, ясно осознавая свои действия и не подвергаясь никакому давлению. Царствование моего брата, вне всякого сомнения, законно и не может быть оспорено никем. Я принес его императорскому величеству Михаилу Александровичу присягу как моему государю и клятву, как главе императорского дома. Считаю вопрос исчерпанным, а возвращение к нему в любом виде провокационным и изменническим.
Ведущий пресс-конференции уже передал слово дальше.
– Сергей Есенин, «Биржевые ведомости». Вопрос к его императорскому величеству. В Петрограде ходят слухи о том, что попытка переворота была организована английской разведкой. Так ли это? И правда ли, что за участие в заговоре арестован великий князь Кирилл Владимирович?
Вот пронырливый наглец. Задал-таки два вопроса вместо одного. И что он тут делает? Как его служба в санитарном поезде имени Александры Федоровны, дай ей бог здоровья всяческого? Стихов, поди, ей уже не читает?
– Боюсь, что ответить на ваш вопрос, Сергей Александрович, я не смогу. Некоторые аресты действительно произведены, и сейчас идет следствие. До его окончания я бы не хотел комментировать слухи, которые могут бросить тень на наших дорогих союзников. Это же касается слухов об аресте великого князя Кирилла Владимировича.
И вспышка магния от фотоаппарата осветила лицо вопрошавшего.
Гатчина.
7 марта (20 марта) 1917 года.
Утро
Щенок, весело лая и утопая в сугробах, пытался укусить мальчика за валенок. Георгий, смеясь, уворачивался, загребая руками снег, швырял его в сторону собаки. Да, идея мама́ с подарком щенка явно пришлась мальчику по душе.
Я усмехнулся. Поймал себя на неосознанном обращении, с каким говорил с матерью мой прадед. Вот так, уже не Мария Федоровна, не вдовствующая императрица, а мама́. Врастаю я в эту эпоху, в эту жизнь и в этот образ. И уже порой даже я сам не могу определить, кто же я такой? Пришелец из будущего или обитатель этого времени, которому открыто будущее? Кто я? Обыкновенный гражданин Российской Федерации или император Российской империи? Очевидно, все же второе. Я – император, это моя империя, моя Россия, моя эпоха и сын.
Мой сын.
Конец второй книги
Москва, 2016–2017, с авторскими изменениями, публикуется в редакции 2019 года
Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России. – Прим. авт.