Михаил Ланцов - Восточная война

И с этим можно было мириться. С трудом, но можно. Однако теперь Клемансо пошел дальше. Он поднял вопрос о пересмотре статуса «дочери Святого Мартина». Не в том ключе, чтобы отменить закон, вводящий в оборот эту идею. Нет. Он заявил, что для республики не пристало отдавать своей гражданке почести, равные монарху.

А вот с этим уже мириться было никак нельзя из-за очень непростого статуса его супруги. Да, Николай пропихнул ее в президенты. Фиктивные. И вел подготовку к проведению референдума в Панаме для утверждения монархии. Однако Клеопатра де Мерод, хоть и происходила из древнего и благородного аристократического дома Бельгии, но, до того, как стать его невестой, являлась парижской танцовщицей. В представлении высшего света тех лет – шлюхой. Да, ей этого никто не говорил в глаза, но ее не приняли. И даже если она совершала какой-то визит вместе с мужем, то ее подчеркнуто терпели, как неизбежное зло. Даже ближайшие родственники мужа. Сейчас же по ее и без того расшатанной психике наносили новый удар…

— Прочитали? — поинтересовался Николай Александрович, когда Жорж Морис Палеолог отложил фототелеграмму.

— Да… — обреченным голосом произнес он.

— Если этот придурок не угомонится – я денонсирую мирный договор. Да, это не выгодно России. Но перспектива воевать в одиночестве с Германией и Австро-Венгрией для меня меньшее зло, чем безумие любимой супруги. Любимой. Я это подчеркиваю. Война когда-нибудь закончиться, а мне с ней жить до самой смерти.

— Я понимаю… — тихо произнес посол.

— Высокие идеалы не должны противоречить здравому смыслу. Если этот придурок столь примитивных вещей не понимает, значит мне не о чем с ним говорить.

— Господин президент не придурок. Он просто слишком увлечен идеями республики.

— Это одно и то же. Научно это называется «навязчивые идеи» и является формой расстройства психики. В старину подобное называлось одержимостью бесами или злыми духами и лечилось сеансами экзорцизма. В особенно запущенном виде – сжиганием на костре. Вариантов много. Но суть везде одна – это ненормально.

— Я понимаю… но, что я могу поделать?

— Донести до господина президента, что он теряет Россию. Он сделал уже достаточно, чтобы подорвать нашу дружбу.

— О нет! Нет! Господин президент очень ценит союз Франции и России. Он постоянно об этом говорит.

— Ключевое слово – говорит. Если же посмотреть на дела, то по ним этого не видно. Сначала, пока он возглавлял республиканскую фракцию, он мешал расширению союзного договора. Теперь, когда стал президентом, делает все для того, чтобы его разорвать. Если бы он ценил союз, то вел бы себя иначе.

— Есть определенные обстоятельства…

— Меня они не волнуют. На то он и человек, а не кусок говна, чтобы не плыть безвольно по реке, увлекаемому обстоятельствами, а строить свою жизнь своими руками. Все. Я вас более не задерживаю. А это, — кивнул он на бумаги на столе, — можете взять. Почитайте. Подумайте над тем, как далеко господин президент зашел.

Жорж Морис Палеолог медленно встал. Молча собрал фототелеграммы и, вежливо попрощавшись, вышел. А Николай Александрович выдохнул. Ему не так-то просто дался этот концерт. В целом ему было плевать на все эти игрища Клемансо. Он уже давно не надеялся на адекватное поведение Франции. Однако как-то одернуть этого клоуна требовалось. Вот, может быть, панические вопли посла вернут Жоржу чувство реальности. Хотя, веры в это было немного… политические элиты Франции до сих пор принципиально не желали воспринимать Россию как равноправного союзника, постоянно, даже в публичной риторике, употребляя обороты, выдающие ее как вынужденного друга… как новых осман… как дикарей…

1904, 2 марта, берега реки Ялу

Семен осторожно высунулся из траншеи, поднес к глазам бинокль и вгляделся в происходящее на том берегу. А там, в нескольких километрах от кромки левого берега шевелились японцы… много японцев, совершенно ничего не опасавшихся. Ну еще бы – до них только с этих позиций было километров семь. Обычная полевая артиллерия, да еще с закрытых позиций так далеко обычно не стреляла. Разве что тяжелая, но где ее тут взять? Никто бы не решился выдвигать такие дорогие и ценные орудия на самую границу. Мало ли что не так пойдет? Риски совершенно неоправданные. Да и цели, которые должны решить на этому рубеже, не требуют войскам стоять насмерть…

Янковский улыбнулся. Эти японцы навевали ему довольно теплые воспоминания о начале его новой карьеры… новой жизни… в таком уже кажущимся далеком 1897 году…