Наконец, бой закончился. Весь лед покрывали тела убитых суаминтов, скрыться удалось немногим. Женщин и детей мы не преследовали. У нас было ранено четверо, причем один – тяжело. Это был уже не очень молодой, лет тридцати, младший брат Карася, Бака. Стрела насквозь пробила ему живот, и он лежал, корчась от боли. Его быстро перенесли к одному из костров, и я тотчас занялся им – прежде всего, обломал у стрелы наконечник и выдернул ее из раны. Это было очень больно, но я не стал усыплять его при всех, а велел потерпеть. Надо отдать ему должное, он даже не вскрикнул, но после проворчал, что незачем было его так мучить, а надо было просто дать умереть, он видел такие раны и знает, что ему все равно конец. Посмеиваясь про себя, я приложил к его животу руку и сказал: «Дабу!». Когда боль тотчас же исчезла, и он даже смог сразу встать на ноги, его удивлению и радости не было границ. Став передо мной на колени, он кланялся до земли, принося благодарность не только от себя, но и от своей жены и всех своих многочисленных детей, которые не остались сиротами. Я тотчас поднял его, обнял и заявил во всеуслышание, что, во-первых, мы все делаем одно дело, и то, что он готов был отдать жизнь за наш поселок, уже больше любых благодарностей, а во-вторых, если уж на то пошло, благодарить надо не меня, а великого Дабу, а я, мол, что – просто мимо проходил.
Но Бака совершенно серьезно ответил, что Дабу, конечно, велик и все такое, но исцелил-то его я, а поэтому он – мой должник по гроб жизни, и никогда этого не забудет. При этом слезы обильно текли по его лицу, и он их ничуть не скрывал. Вот когда я ясно почувствовал, что значит для человека жизнь, и как это здорово – получить помилование, уже стоя на эшафоте. Конечно, я всегда это знал, но одно дело – философствовать, сидя в кресле, а совсем другое – почувствовать, видя смерть перед глазами.
После этого я шутя исцелил еще троих – у двоих были прострелены руки, а у одного – нога, но он потерял много крови. Еще несколько человек получили сильные ушибы от дубинок суаминтов, им я просто снял боль – переломов у них не было. После этого сеанса военно-полевой хирургии я собрал всех в центре лагеря суаминтов и сказал, чтобы все спокойно спали до утра, так как перо филина, души Дабу, будет нас охранять. На самом деле, я просто пожелал, чтобы, если возникнет какая-то опасность, я немедленно проснулся. Мы поужинали оставшимся от суаминтов мясом, потом стащили все трупы в одно место, поближе к берегу, и спокойно улеглись спать в шалашах побежденных врагов. Сойон не возражал, когда я командовал, он считал, что его задача выполнена, и не отходил ни на шаг от своего вновь обретенного сына, а меня все охотно слушались, так как, несмотря на внешнюю молодость, чувствовали опыт и уверенность, да и как же им было не быть – в действительности, считая всю мою жизнь, я уже разменял восьмой десяток лет, и за плечами у меня было всякое.
* * *
Наутро мы встали поздно – ночной бой отнял все силы. Изжарили остатки мяса, поели и тронулись в обратный путь около полудня. Дорога была знакомая, но усталость давала себя знать, и отряд двигался медленно. Только к вечеру вдали показался Ку-Пио-Су, но это зрелище нас не обрадовало – поселок горел. Взвивались языки пламени, клубился черный дым. Несмотря на усталость, все пустились бегом, и успели как раз вовремя. На остров в наше отсутствие напали суаминты – не всех мы перебили ночью!
Их фигурки были хорошо видны на льду реки, их было не меньше двух сотен. Никогда еще не собиралась такая большая орда, по крайней мере, никто об этом не слышал. Защитники острова отступали к горящим хижинам, на льду валялось множество трупов, но суаминтов, казалось, было невозможно остановить.
Мы бросились на них с тыла, но их было слишком много. Делать было нечего, и у меня снова появился в руках знакомый АК. Первая же длинная очередь смела задние ряды суаминтов, и мы рванулись вперед. Я бежал впереди всех, поливая свинцом врагов, а бегущие сзади бойцы щедро раздавали удары оставшимся в живых и добивая раненых. Патроны в моем автомате пополнялись непрерывно, и, несмотря на перегретый ствол, он продолжал стрелять и стрелять.
Наконец, немногие оставшиеся в живых суаминты рассыпались в стороны, открывая дорогу к поселку. Мы ворвались на остров, и я, уже не стреляя, чтобы не попасть в своих, помчался к хижине Гунды. Хижина догорала, рядом с ней, кашляя от дыма, сидел дед Аза и смотрел на дымящиеся развалины. Я подбежал к нему.
- Аза! – закричал я. – Где все? Мать, Ная, Кунья?
Читать дальше