Computers - Computers - Как один день - 1-5 книги

Пока готовилась еда, мы с Куньей отошли в сторону и стали обсуждать предстоящую ночью поездку. Она сказала, что дело может затянуться, поэтому надо предупредить Карася, чтобы, если мы не вернемся к утру, нас подождали, тем более, что Урхату рад будет загладить вину и угощать гостей лишний день. Лучше будет, если я ему по секрету объясню, куда мы втроем едем ночью, и зачем. Я с ней согласился, и когда мы поплыли дальше, а на корме меня сменил Карась, я подсел к нему и тихонько рассказал, что Суэго жив, и мы хотим устроить ему встречу с женой. Карась был поражен этим известием, и долго не мог мне поверить, но, в конце концов, я его убедил, и он согласился ждать нас в Щели лишний день, пользуясь гостеприимством Урхату. Только он посоветовал мне ехать не ночью, а на следующее утро – пока все будут гостить в Щели, мы как раз успеем съездить и вернуться.

* * *

Мы причалили в Каменной Щели под вечер. Урхату с другими мужчинами из Щели вышел нас встречать, обнял меня и Тэкту, просил простить его за то, что поддался уговорам Пижму, украл кинжал и хотел меня убить. А я ответил, что прощаю его, и вообще, теперь я и Тэкту с ним – кровные братья, мы лизали его кровь, когда его ранил медведь, так что не стоит вспоминать старое.

Весь наш караван челноков пристал в заливчике возле Щели, мы быстро наломали ветвей, поставили шалаши и разожгли костры. Урхату подарил для пира убитого накануне кабана, мы достали свои запасы, и началось веселье. Ходжа был в ударе и распевал песни обо мне с Куньей, о нашей любви, о семенах Дабу, которые теперь защищают всех жителей Ку-Пио-Су, и даже о героическом поступке Куньи, которая сама разрезала себе руку кинжалом, чтобы показать всем, что значит милость Дабу. Как всегда, прозвучала и наша «фирменная» песня о дружбе.

Жители Щели, во главе с Урхату, слушали сказания, раскрыв рты, а Урхату даже подсел к нам с Куньей и потребовал подтвердить, что все это – правда. Потом он стал расспрашивать Кунью, как она решилась на такой подвиг – самой резать свое тело, а та ему очень просто и скромно отвечала, что когда любишь – ничего не страшно, и, по особой его просьбе, показала тоненький белый шрам на руке, который, впрочем, уже почти не был виден. Урхату после этого проникся большим уважением к моей жене, и оказывал ей всяческое внимание.

Спать мы с Куньей легли в отдельном шалаше, и перед тем, как уснуть, долго ласкали друг друга, а потом, вдыхая запах травы и листьев, лежали рядом и говорили о том, что завтра привезем Гунду к Суэго, и гадали, как это будет. Кунья, как всегда, уткнулась носиком мне в подмышку и закинула ногу на живот. Я как-то спросил, почему она выбирает именно такую позу для сна. А она ответила, что хочет чувствовать меня во сне всем телом, и ощущать мой запах.

Рано утром, едва рассвело, мы выбрали самый маленький и легкий челнок, Кунья уселась в него, а я пошел поднимать мать. Она спала в шалаше вместе с Наей и Гарру, но не мешала им, так как допоздна гуляла по берегу с Майкой, молодой женой Сойгу, и выслушивала ее восхищенные рассказы, какой Сойгу замечательный муж, какой он смелый, как вместе с Уоми сражался с суаминтами, и как Уоми его спас. Когда Гунда вернулась в шалаш, Ная и Гарру уже спали, но она долго не могла уснуть, вспоминая о своей счастливой жизни с Суэго, и потихоньку плакала.

Подойдя к шалашу, я заглянул туда, и, различив в сумраке мать, слегка потряс ее за плечо. Гунда проснулась сразу, подняла голову и увидела меня.

- Что случилось, Уоми? – тихонько спросила она.

Я поднес палец к губам, и знаками показал, что жду ее снаружи.

Не прошло и минуты, как мать, накинув безрукавку, босиком, вышла из шалаша. Не отвечая на ее недоуменные вопросы, я повел ее за собой к берегу, сказав только, что есть срочное дело.

Мы подошли к челноку, и, увидев там Кунью, она немного успокоилась. Когда мать села в челнок, я взялся за шест, а Кунья, сидя на корме, помогала мне, подгребая веслом. Гунда, так и не добившись от нас связного ответа – мы только отвечали, что плывем недалеко, в одно место, в нескольких часах пути, и нам понадобится ее помощь, свернулась на носу челнока, укрывшись меховой накидкой, которую предусмотрительно захватила Кунья, и задремала под плеск воды.

Я передал шест Кунье – хотя для нее он и был тяжел, но она справлялась – и вызвал Суэго. Он тотчас ответил – оказалось, что, предупрежденный мною накануне, он не спал всю ночь от волнения, ожидая нас. Я попросил его выйти на берег.

Часа через два мать проснулась, и снова начала было расспрашивать, куда мы плывем, но Кунья ловко отвлекала ее разговорами, стала пересказывать ей Шекспира со своими вариациями, и так прошел еще час. Мы приближались к берегу, и я издали увидел отца, стоящего на песке у самой воды. Пока Кунья и Гунда не смотрели на меня, я знаками показал ему, чтобы он спрятался в кустах, что он тотчас и сделал.