Анатолий Дроздов - Штуцер и тесак [СИ]

– Дурно, барин? – спросил Пахом.

– Ничего, – ответил я. – Спасибо тебе, братец! Помог.

– Ништо! – махнул рукой с зажатой в ней бритвой возчик. – Тебе вино нужно?

– Нет.

Пахом подхватил стаканчик с травы и опрокинул его содержимое в рот. Смачно крякнул и оскалился, показав желтые зубы.

– Деготь найдется? – спросил я. – Березовый?

– Как не быть, – ответил Пахом.

– А масло?

Он задумался.

– То, которым ружейные замки смазывают, – пояснил я.

– У каптенармуса, – сказал Пахом.

– Нужно не больше ложки. И еще мел.

Мел у солдат этого времени должен быть, им пуговицы чистят.

Возчик кивнул и ушел к фуре. Я тем временем отер мокрой тряпицей кровь с лица, затем простирнул ее, плеснув воды из ведерка, и оторвал узкую полоску. Жаль, Пахом водку выпил, пригодилась бы. Не сообразил. Ладно, переживем. Деготь неплохое средство против воспаления, на его основе Вишневский свою знаменитую мазь сделал, в Великую Отечественную много жизней спасла. Вторым компонентом мази стало касторовое масло. Но его даже смешно спрашивать – не завезли еще в Россию клещевину, из семян которой давят касторку. Негде взять и третий компонент [3] Ксероформ. . Будем делать из того, что есть.

Вернулся Пахом с глиняной плошкой в одной руке и горсточкой порошка мела в другой. Сопровождал его все тот же плотненький мужичок в мундире. На лице его читалось любопытство.

– Что делать будешь барин? – спросил каптенармус, подойдя.

– Мазь для заживления ран.

– Эк, как! – удивился он.

Я забрал у Пахома плошку и мел. Он метнулся к телеге, вернулся с глиняным горшочком и поставил его на траву. Я заглянул – деготь, запах характерный. Отсыпав в плошку чуток мела, я вернул остаток Пахому, взял тонкую веточку, и обмакнул ее кончиком в горшок. Если не ошибаюсь, пропорция дегтя в мази – одна тридцатая. Точно выдержать не удастся, ну, и ладно. Опустив веточку в плошку, я стал ею энергично мешать. Спустя минуту получил нечто похожее на старый мед, только эта субстанция ощутимо воняла – как в пословице про ложку дегтя и бочку меда. Хм… А ведь это мысль! Мед обладает бактерицидным свойством, и если заменить им масло… Только где ж взять?

Наложив мазь на полоску ткани, я налепил ее на зашитую рану, предварительно попросив Пахома подержать зеркало. Надеюсь, будет держаться. Бинты просить бесполезно – нет их здесь, иначе не мотали бы рубашку на голову.

Лагерь просыпался, и наша возня привлекла внимание. Несколько солдат подошли ближе и, сгрудившись, с любопытством наблюдали за процессом. Внезапно они раздались в стороны, пропустив вперед широкоплечего, жилистого мужчину в кивере. Его обветренное, загорелое лицо украшали пышные полубакенбарды, а вот усов не было совсем, как, впрочем, и у солдат. Не положено их пехоте, только кавалеристам.

– Что тут? – спросил жилистый, хмуро глянув на Пахома.

– Барин себя лечит, господин фельдфебель! – торопливо доложил возчик. – Рану на голове зашил, потом мазь сделал и сверху налепил, – он ткнул пальцем в полоску на моей голове.

– Разумеешь в лекарском деле? – посмотрел на меня фельдфебель.

– Фершал он! – сообщил Пахом.

Я подтвердил его слова кивком.

– Раненых глянешь? – спросил фельдфебель.

– Показывайте! – согласился я.

Меня отвели в дальний конец поляны, где расстеленных шинелях лежали три солдата. Я удивился такому малому числу, но потом вспомнил. В этой войне русская армия, отступая, будет оставлять раненых, поручая их местным жителям или «человеколюбию неприятеля», как писал классик [4] Лев Толстой, «Война и мир». . Человеколюбием французы не страдали, хотя раненых не трогали. Как, впрочем, не слишком лечили и кормили. Самим жрать было нечего, да и лекарств не хватало. Повезло тем, кого взяли к себе и смогли выходить местные жители, остальные просто умерли – и таких было подавляющее большинство. Хотя это будет позже, пока русские армии отступают организованно и раненых не бросают. Значит, остальные погибли.

Осмотр троицы егерей подтвердил предположение: раны оказались не тяжелыми. Две штыковых – в плечо и в бок, последняя не проникающая. У третьего егеря пуля разорвала широкую мышцу на спине, не повредив кости. Я вытребовал у каптенармуса еще водки, промыл и зашил раны. Затем смазал швы остатками мази и налепил поверх тряпицы. Егеря выдержали мои манипуляции стоически – ни стона, ни мата.

– Благодарствуйте, барин! – сказал один, и другие нестройно присоединились.