Игорь Мороз - Сталь и песок. Тетралогия

Усилием воли Ряхлов загнал воспоминания в дальние уголки памяти, забил накрепко гвоздями и попытался улыбнуться. Вернуть безмятежность духа воспоминаниями триумфа. ЕГО триумфа.

Он стал героем. Атака дымящегося "ВОЛКА-44" сорвала прорыв противника. Неуправляемая машина с заклинившими рулями, и еще живым лейтенантом отстреливала прицельными залпами трейлеры, полные боеприпасов, как в тире, — тем самым не давая произвести перезарядку штурмового крыла противника. Петляя среди горевших туш трейлеров, машины противников теряли минуты преимущества, пытаясь пристрелить одиночку сумевшего помешать развитию успешного прорыва. И когда подтянувшийся резерв ударил в тыл увлекшемуся охотой противнику, враг начал отступление.

Но "герой" так и не успокоился. С тем же рвением продолжая носиться по впадине, пока не врезался в остов трейлера и с детонировал боеприпасы в длинной туше транспорта. Когда утих пожар, подоспели эвакуационные команды и приступили к вскрытию запекшейся обшивки искореженной машины.

Вокруг собрались выжившие машины. Все ждали чуда. После извлечения трупов командира и механика, удивленные спасатели проорали в эфир об одном выжившем. Доклад о живом герое воодушевил генерала на пафосную речь, и случайное стечение обстоятельств превратилось в "стремительную атаку", названную "торпедной" (затем в тактических учебниках появится пример яркого применения средних машин для стремительных атак в тыл), единственному выжившему герою торжественно присвоили позывной — "Торпеда".

Была и в этом деле и "второе дно", о котором Ряхлов узнал уже позже, прислушиваясь к трепу штабных офицеров, кутивших в офицерском клубе. Благодаря "торпедной атаке" генерал не проиграл схватку за новое месторождение. И негласное соглашение заключилось — генерал чувствовал моральный долг и усиленно продвигал своего протеже.

Ряхлов досрочно получил офицерский чин, ступеньки карьерной лестницы зарябили в глазах, и через неполные два года уже с капитанскими ромбами, Ряхлов "командовал" учебной ротой…

Улыбнувшись воспоминаниям, Ряхлов натянул высокомерную маску любимчика удачи, повеселел и склонился над дисплеем терминала. Вчитываясь в строки, постепенно хмурился и постукивал холеными ногтями по пластику настольного обелиска с дарственной надписью и пожеланиями успехов в карьере от своего ангела-хранителя, все-таки сложившего голову где-то в пустыне.

Пожевав губу, отодвинул терминал со строками заключений психологов. Закорючки букв повествовали о проблеме. Проблеме, способной стать "гнилой ступенькой" в его карьере.

Воплощалась она в трех курсантах, тянущих показатели его личного рейтинга вниз. В результате этого могло приостановится его торжественное продвижение по карьерной лестнице, следующим этапом которого намечался перевод в штаб. Тем более, что денежный оклад капитана уже не справлялся с запросами "баловня фортуны" любившего покутить в "красных порталах".

Сонную тишину кабинета разогнал сигнал вызова. Не глядя на монитор коммуникатора, Ряхлов нажал клавишу ответа.

— Мой капитан, прибыли курсанты с гауптвахты, — доложил дежурный по уровню.

— Через пять минут вместе с командирами крыльев ко мне.

Откинувшись на спинку кресла, Ряхлов полюбовался своим отражением. Придав лицу строгое выражение, поправил липучки песочного комбеза, ласково погладил ромбики звания. Вызвав наброски скорбного рапорта в холодной подсветке дисплея, начал "про себя" репетировать речь.

Свистнули отъезжая створки, и в открывшуюся дверь вошел командир восточного крыла лейтенант Колосовский. Коренастый молодой человек с ярко выраженным волевым подбородком и глубоко посаженными голубыми глазами, лейтенант, за глаза прозываемый "Кол", славился твердостью характера и немногословностью. Чемпион батальона по стрельбе из импульсного пистолета, в жизни он был довольно спокойным человеком, но в критических ситуациях умел превращаться в настоящий ураган. Среди курсантов поговаривали, что при схватке за "Кратер слез" он десять минут один сдерживал прорыв трех тяжелых "азиатов"…

Уважение, которое испытывали курсанты к своему лейтенанту, граничило с фанатичной преданностью, что коробило самолюбие Ряхлова и сказывалось на их взаимоотношениях — Ряхлов терпел лейтенанта так же, как памятник голубей.

Следом за Колом в канцелярию юркнул другой командир крыла, засидевшийся в своем звании лейтенант Анисимов, метко прозванный курсантами "Симой". Первое, что бросалось в глаза при взгляде на лейтенанта, — это кукольное лицо с широко распахнутыми детскими глазами. Весь такой округлый, он создавал впечатление нарисованного хомячка. Но первое заблуждение моментально разбивалось тяжелым басом Симы, от которого перепонки неподготовленных слушателей опадали шелухой, а от смысла гневной отповеди наступало непреодолимое желание застрелиться, дабы добровольно прекратить мучения, настолько жестоко ошибшейся природы.