Александр Башибузук - Князь Двинский

Н-да… вот это я сейчас соврал, конечно. Трогаю, да еще и как. Вопрос выживания. В противном случае сожрут самого и не поморщатся. Страшно, не без этого, понимаю, что в постели от старости не помру, но как-то уже свыкся. Жизнь такая, но, надо сказать, весьма интересная.

— Держи… — я сунул трубу Ванятке, принял от него заряженные пистоли, сунул за кушак и обернулся к собравшимся на мостике корабельным офицерам, как я их шутливо называю по современному подобию, командирам боевых частей. — Ну, не слышу доклада? Стоп, Ян… сначала ты… Передай каравану следовать своим курсом. «Святому Петру» — делать как я — кильватер в кильватер, дистанция — пятьдесят туазов [5] туаз — французская мера длины до введения метрической системы, равно примерно 1,85 метра . «Святой Иаков» остается со всеми. Сам немедленно выходишь из строя и на всех парусах берешь мористей, пересекая курс ганзейским, но так, чтобы держать их по левому борту. Дальше по ситуации. Выполнять…

Веренвен кивнул и ревя команды как медведь, сбежал с мостика. Через несколько мгновений с грот-мачты засверкали сигналы. Мое изобретение, ибо ничего подобного еще не существует. Нет, сигналы в ходу, в том числе световые, но совершенно примитивные.

Получилась эдакая сильно ухудшенная копия фонаря Ратьера: источник света и система бронзовых зеркал. Слабенько, но видно достаточно далеко, особенно в сумерках. Работает морзянкой. Сигнальщики признаны секретоносителями высшей категории, сидят на двойном жаловании и под страхом четвертования в случае сдачи сей тайны. В том числе и членов семей. А в случае опасности попадания в плен, их прирежут свои же, без малейшего колебания. Ибо нехрен.

— Теперь вы… — я обвел взглядом присутствующих.

Суровые битые жизнью мужики в ответ преданно уставились на меня. И правильно, а как смотреть на кормильца и благодетеля? Без стеснения именую себя таковым, ибо к судьбе упомянутых товарищей непосредственно приложил руку.

Итак, по списку, начнем с низов.

Капитан флагмана, он же обер-сержант-адмирал — Яков Веренвен, старый соратник, из моих личных холопов, если выражаться в русской реальности. Давно на свободе, выслужил верной службой. Старый пират, голос как из трубы, рожа злодейская, капитан каких еще поискать надо. Лучшую кандидатуру на пост капитана «Александры», я не нашел.

Андре Мунк, корабельный обер-канонир, скромный и неказистый, еще молодой фламандец, один из лучших учеников самого мастера Пелегрини. Если не превзошел своего учителя, то сравнялся с ним точно. И что мне особенно нравится, подходит к делу исключительно с точки зрения военной науки, педантично и скрупулезно. Пишет трактат по артиллерийскому делу.

Маттеус Кёллер по прозвищу Суконщик — добродушный гигант из Бремена, бывший ремесленник, изгнанный из цеха по совокупности прегрешений, коих набралось уж очень много. Ныне обер-сержант абордажной команды. Раньше в путешествиях головорезами командовал братец Тук, но сейчас его нет, остался дома, разгребать мои дела. Но и Маттеус справляется не хуже.

Все они из простолюдинов, за свое нынешнее положение глотки грызть будут.

Стоп… опять я разошелся, хватит лирики, пора делом заниматься.

— Мунк, работаешь строго по команде, полубатареями, залпами, исключительно чугунными болванками. Фальконеты пока молчат. Свободен.

Фламандец сдержанно поклонился и убрался с мостика.

— Келлер, твое дело известное. Стрелки работают, остальные пусть приготовятся тушить пожары, ежели таковые случатся. Ежели дойдет до абордажа, сам знаешь, что делать. Свободен… — я кинул взгляд на четверку русских купцов, скромно жавшихся у борта, и остановил дойча. — Стой, русы в твоем распоряжении. Слышал, Пров Петрович?

— Как скажешь, князь, — купцы степенно поклонились и потянулись за немцем.

Ежели посажу в трюм для пущего сбережения — обидятся. А так при деле будут и пользу принесут, если дойдет до рукопашной сшибки. Принесут несомненно, мужики они тертые, без напоминаний доспех и оружье с собой взяли, когда я их забрал с собой для ознакомления с европейскими торговыми реалиями. Офисных сидельцев среди торговцев сейчас почти не наблюдается. Разве что в преклонных годах, когда кочевая жизнь уже не по силам.

Есть еще со мной русские, три десятка парней, проходят морскую стажировку, но они на грузовых судах.

Кто остался? Конечно Штирлиц, капитан моей личной дружины.

— Отто, вы со своими дружинниками по необходимости окажете помощь абордажной партии. А пока в моем личном резерве.