Андрей Демидов: Золотая лоция

Эйнар, уходя, несколько раз обернулся, ехидно улыбаясь.

— Когда твой отец откажется от тебя, ты станешь настоящим викингом, — успокаивающе пробасил Ацур. — Даже если он потребует выкуп, я заплачу.

— Я не вернусь в By. — Голос мальчика дрогнул. — Не вернусь…

— Клянусь Одином, когда нибудь ты вернёшься, — торжественно сказал Ацур.

— У тебя будет золото и слава. Вернёшься конунгом. Ладри из By. Разящий молот.

Обойдя томящихся ожиданием и упряжью стреблянских лошадей, стараясь не наступать в навоз, Вишена и Эйнар миновали угасающий костёр, окружённый обглоданными костями, горку из сизых кишок и конской головы, кишащую мухами, красное пятно земляничной россыпи и оказались на берегу ручья. Здесь не было слышно франкского говора, стреблянских бормотаний и конского притопывания. Над головой стучал дятел. Изредка откликалась кукушка. Ручей здесь огибал замшелый валун — чёрную громаду среди бурой гальки, тонущей в песке.

— Это как Журчащий Крап, клянусь Фригг, — сказал Вишена, вдохнул и выдохнул смолистый воздух. — Как три лета назад.

— В Тёмной Земле? — Эйнар всё ещё поглядывал через плечо на то, как Ацур и Ладри оживлённо общаются и смеются. — Ацур — настоящий берсерк. Как он свалил этого здоровенного франка под дубом, как Один, поражающий Трюма великана… Да…

Эйнар ещё раз посмотрел на мальчика и воина.

— У Ацура, верно, два десятка детей от Гетланда до Миклгарда. Отчего он так привязался к этому радрику?

— Не знаю… — Вишена загадочно улыбнулся, тоже кинул взгляд на Ацура и Ладри и предался воспоминаниям. — Да… Помнишь, Эйнар, славные времена? Когда у нас на плечах лежало золото Гердрика. Помнишь игру в отгадки, когда шли вниз по Стоходу, в Урочище Стуга, к Матери Матерей? Тогда ещё вирник сказал загадку: мать толста, дочь красна, сын храбёр, под небеса ушёл. Костёр, огонь и дым. Красиво. — Вишена вскинул руки над головой. — Верно?

— Верно что? — Эйнар удивлённо уставился на конунга, затем, уловив движение справа, повернул голову туда: — Рагдай с Крепом. Нашёлся.

— Где? — Вишена замотал головой. — Рагдай?

— Вон. — Эйнар ткнул пальцем в пространство между стволами. — С Крепом. Бредёт, словно грибы ищет. Ходил, верно, в медведя обращённый. Драл лесных чешей и лося. Кудесник.

Рагдай медленно вышагивал среди сосен. Он внимательно глядел под ноги. В руках, сложенных за спиной, дёргался пучок из нескольких трав с небольшими цветочками. На ходу Рагдай запахивал истрёпанный аварский халат, одетый поверх кольчуги. Ноги его были облачены в штаны тонкой кожи и аварские, ниже голени, сапоги. На бедре позвякивали ярко синие ножны меча, подарок Миробада, на лице лежали глубокие тени, словно нарисованные углём. Креп, завёрнутый в полтескский чёрный, вернее, серый от солнца и дождей плащ, следовал позади в трёх шагах. В одной руке он держал короткое копьё, в другой затёртую пергаментную книгу трав, с закладками шнурами. Когда до варягов оставалось шагов десять, Рагдай остановился и носком пошевелил что то среди земляничных крапин:

— Червённый морок.

— С цветом? — спросил Креп, косясь на книгу: не раскрыть ли?

— Без. И стебель на четыре, — озадаченно покачал головой Рагдай. — Люпусус.

— Странно. Смотри — варяги. — Креп поднял глаза на Вишену с Эйнаром.

— Вижу, — не поднимая головы, отозвался кудесник, травяным веником отмахнув ото лба мошек.

— Где всё утро пропадал? — Вишена двинулся к Рагдаю, ступни заскользили вниз по песку и гальке. — Стовов искал тебя. Всё спрашивал.

— Пытал я Миробада. Что, как, отчего. Отчего франки сами не покарают своего предателя. — Рагдай оглядел конунга от макушки до пят. — Грудь саднит?

— Нет. Прошло всё. Хвала Одину.

Вишена двинулся вслед за Рагдаем. Когда тот оказался у замшелого валуна и опёрся на него локтем, конунг сел на кочку, по степному скрестив ноги. Креп застыл рядом, Эйнар чуть в отдалении вышагивал взад вперёд.

— Тёплый, хороший камень. — Рагдай похлопал по каменной глади. — Стовов уже напутствовал стреблян?

— Ещё как! — отозвался Эйнар. — Сам к просинцу решил вернуться. Потом бараноголовый его Семик говорил: будете злые дела против Стовова творить, вернёмся — всех перережем. Доброе такое напутствие.

— У Стовова ночью жар был, — задумчиво сказал Рагдай. — Теперь видения. Хуже, что у него теперь ни золота, ни серебра нет. Из гордости отдал Миробаду за пищу последнее. Теперь только кольца с мечников снимать. Про просинец он зря говорил. Недолго уже.