Роман Злотников - На службе у Изгоя [litres]

– Готово.

Мужчина средних лет коротко кивнул:

– Пробный разряд!

Андрея слегка тряхнуло электрическим разрядом, умная аппаратура тут же впрыснула в его вены медицинский раствор. Карцов неожиданно остро почувствовал острый холод под спиной, а свет с потолка необычно резко ударил по глазам. Научные сотрудники что-то говорили, но до курсанта уже не доходил смысл сказанного…

А в следующий миг все изменилось, на Андрея обрушился каскад новых ощущений: тяжесть кольчуги на плечах и боль в перенапряженных мышцах левой руки, держащей щит над головой. В ноздри шибанул густой запах свежей человеческой крови. Сделав по инерции еще один шаг, курсант едва не закричал – столь сильно отозвалась порезанная мякоть левого бедра.

Через мгновение он пришел в себя в боксе, судорожно дыша. От прежней слабости и сонливости не осталось и следа.

– Соединение очень сильное, более девяноста пяти процентов! Рвать больше нельзя! – Карцов отчетливо разобрал тревожный вскрик понравившейся ему девушки.

Между тем сидящий за компьютером сотрудник удовлетворенно кивнул и, запуская полный режим работы комплекса, азартно вскрикнул:

– Синхронизация!!!

Андрей пришел в себя замершим над молодым парнем с мечом в руке. Он оторопело уставился на повергнутого наземь русобородого дружинника с расширенными от страха глазами – а в следующий миг голова Карцова будто взорвалась от боли. Перед глазами все вспыхнуло, и сознание молодого человека провалилось в спасительное небытие…

Осень 1064 г. от Рождества Христова

Копорский погост. Утро после боя

– Мм…

Я проснулся от собственного глухого стона. Стона боли.

Болит все. Грубо связанные, побелевшие кисти рук, раненое бедро – оно просто огнем горит, а уж как разрывается голова от тупой, тягучей боли, чередующейся острыми, пульсирующими спазмами… Сознание сильнейшим образом мутится, но самое плохое – тело уже начало лихорадить. Да, такими темпами я уже сегодня завершу свое погружение!

На физическую боль наложились последствия синхронизации сознаний. Я не просто оказался в теле предка, я получил доступ ко всем его навыкам, знаниям, опыту, я владею его воспоминаниями и даже помню эмоции! И это при том, что моя личность не соседствует с личностью древнего викинга, в голове я «присутствую» в единственном числе. Неплохо, совсем неплохо! Литературные попаданцы из двадцать первого столетия о таком даже и не мечтали! Вот только в первые часы в мозгу царит настоящий сумбур, хаотично проносятся потоки мыслеобразов, внутри постоянно слышится незнакомая речь на древненорвежском, смысл которой доходит спустя пару минут… Хорошо хоть в самом начале меня вырубили, иначе слияние сознаний протекало бы совсем болезненно, но все равно сейчас мне очень худо. Прямо очень.

– Воды…

С трудом открыв глаза, я тут же зажмурился от бьющего в них яркого солнечного света. Впрочем, секунду спустя спасительная тень упала на мое лицо, и, вновь разомкнув веки, я увидел стоящего над собой дружинника – того самого молодого парня с русой бородой и светлыми, голубыми глазами, которого чуть ли не добил. Почему-то сразу подумал, что передо мной стоит добрый человек.

– Воды…

К моему удивлению, то, что ответил мне русич, я не понял вообще. И судя по его реакции – недоуменному взгляду и окрику, направленному куда-то в сторону, смысл которого до меня вновь не дошел, хотя речь и показалось смутно знакомой, – он также не разобрал моей просьбы. Я попытался объясниться жестами, но затекшие руки не слушались, мне едва удалось поднять их на уровень груди.

Дружинник отошел, солнце вновь ударило в глаза, но теперь я сумел отвести взгляд в сторону, чуть повернув голову. Дела… Вдоль плетеной изгороди какого-то деревянного строения в ряд уложены с десяток израненных, связанных викингов. Где-то в глубине души неожиданно шевельнулось сожаление о судьбе неудачного нападения и боевых товарищах, ожидающих скорбной неизвестности. Да уж, вряд ли к жестоким разбойникам, редко милосердным к побежденным, русичи проявят сострадание.

Память эмоций Андерса… Сейчас я воспринимаю язычников-норвежцев своими, в то время как к русам испытываю стойкую неприязнь. Но это пройдет… Если выживу.

Интересно, а дружинники имеют обычай добивать врага? Вроде не слышал о таком, но отчего-то в памяти Андерса всплывают какие-то жуткие, кровавые сцены, от которых бегут мурашки по коже. Усилием воли заглушив их, я вновь бросаю взгляд на плененных викингов – но на их лицах читаю лишь скорбную решимость и отчужденность. Н-да, они ведь также ничего хорошего не ожидают… А с другой стороны, ведь не добили же раненых, значит, должны пощадить?!